В священный день 12 мая 1519 года, через час после получения титула Верховного военного вождя, Мотекусома выложил Тлатокану о новом городе четвероногих все, что знал сам. Члены Высшего совета долго молчали, и, наконец, Повелитель дротиков решился нарушить гнетущую тишину:
- Их надо убить.
- Нельзя, - покачал головой Мотекусома.
- Но почему?! – взорвался его племянник – самый молодой из вождей Какама-цин. – Они же – на нашей земле!
- Потому что придут и другие, - мрачно отозвался Мотекусома. – Их очень много… и не только на островах людоедов; есть еще и другие земли. Перебежчик сказал, что у них там солдат, - что песка в море. И все они вооружены тем же самым оружием.
Члены Тлатокана переглянулись.
- А что же ты думаешь делать?
- Не давать повода. Ни малейшего. Помните, как они поступили в Чампотоне и Кампече?
Вожди скорбно закивали. Города обвиняли в нападениях, а потом грабили – три раза подряд, из года в год.
- И я уже отдал распоряжение всем нашим прибрежным вождям, - тихо произнес Мотекусома.
Вожди превратились в слух.
- Покинуть города, вынести все ценное и съедобное и отступить внутрь страны, - с трудом выговорил постыдный приказ Мотекусома. – Так, чтобы даже не встречаться.
Вожди недоуменно переглянулись.
- А ну-ка, повтори, что ты им приказал?! – приподнялся Верховный судья.
- Покинуть города, - мрачно повторил Мотекусома.
Вожди обомлели.
- Ты что наделал, дядя?! Мы же тебе все права дали! – взвился Какама-цин. – Ты мог собрать тридцать тысяч воинов! И ты испугался войны?!
Мотекусома поймал его взбешенный взгляд и ничего не ответил.
- Подождите, - поднял руку, успокаивая вождей, Верховный судья и повернулся к Мотекусоме. – Когда ты отдал этот приказ?
- Четыре дня назад.
Старик покачал головой.
- Четыре дня назад у тебя еще не было таких больших полномочий. Ты не имел права принимать такое важное решение без одобрения Совета.
- Я не мог ждать одобрения Совета, - твердо произнес Мотекусома. – Можно было опоздать. Навсегда.
Вожди начали подниматься с циновки один за другим.
- Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! – яростно прошипел Повелитель дротиков. – Ты главный закон нарушил!
- Как ты можешь быть моим дядей, если ты лжешь?! – яростно поддержал его негодование Какама-цин. – Как мне людям в глаза смотреть?! Как я им объясню?!
Мотекусома сурово поджал губы. Он не хотел оправдываться, а приходилось.
- Я не лгал.
- Скрыть от совета неправедный приказ – это двойная ложь! – немедленно встрял Верховный судья.
Вожди зашумели.
- Если сам Великий Тлатоани будет лгать, что делать горшечникам и ткачам?!
- Не-ет… пора нового правителя избирать…
- Прямо сейчас! Пока солнце этого дня не ушло!
Лицо Мотекусомы быстро налилось кровью.
- Да, солнце еще не ушло, и вы могли бы избрать и нового правителя Союза, и нового Тлатоани. Но я ведь не просто Тлатоани. Я теперь – Верховный военный вождь. И вы уже не имеете права переизбирать меня – до самого конца войны.
Вожди замерли. Это действительно было так. Они сами передали ему все права Верховного военного вождя.
- Если только вождь не угрожает безопасности наших родов, - произнесли от входа, и вожди мигом обернулись.
Это была Сиу-Коатль.
- Что ты здесь делаешь?! – вскипел Мотекусома. – У меня военное совещание! Ты не имеешь права здесь находиться!
Сиу-Коатль молча прошла мимо замерших мужчин, вытащила из специального постамента высокий деревянный посох в виде четырех перевитых змей и демонстративно стукнула им об пол.
- Зато я имею право созвать Змеиный совет. Ты больше не будешь ни правителем, ни военным вождем, ни Тлатоани. Обещаю.
***
Когда назначенный капитаном разведки Педро де Альварадо вошел в очередной городок, он тоже был пуст. Только накрапывающий дождик и тишина. И лишь у ступенчатой пирамиды бегущие впереди отряда собаки разом остановились, потянули носами и тревожно заскулили.
Альварадо настороженно огляделся и повел ноздрями. Пахло сырой землей и здешними благовониями.
- Педро… - обиженно протянул Эрнан Лопес де Авила, - ты же сам говорил, что мы будем ездить на нашей кобыле по очереди…
- Помолчи, - отрезал Альварадо. – Лучше сходил бы посмотрел, что там собаки учуяли.
- Ну, Педро-о… - заныл Эрнан Лопес. – Я же тоже плати-ил…
- Заткнись! – рявкнул Альварадо. – Тут и без твоих соплей тошно! А хочешь выяснить отношения, давай выясним!
Эрнан Лопес опасливо глянул на двуручный меч своего напарника и тяжело и печально вздохнул.
Альварадо тоже посмотрел – сверху вниз – на своего напарника и хохотнул.
- Никуда вы не годитесь, сеньор Лопес. Ни в драке, ни на пьянке.
Спрыгнул на мокрую от недавно прошедшего дождя землю и, тяжело переваливаясь, двинулся к мечети. Настороженно оглядываясь, поднялся по ступенькам и заглянул в стоящую на вершине кумирню.
- О, ч-черт!
В жертвеннике лежало съежившееся и почерневшее от огня человеческое сердце, а на залитом старой кровью каменном алтаре – безголовое человеческое тело.
- Ну, и вонь… - поморщился Альварадо и вышел.
Отсюда, с вершины пирамиды городок был виден, как на ладони. Кое-где над крышами вился дымок, но Альварадо знал, - все нормально. Людей там не будет.
- Вперед! – кивнул он столпившимся у ступеней мечети солдатам. – Маис, куры – все, что найдете. Город пуст.
Солдаты разделились по двое, по трое и быстро двинулись вдоль единственной улицы городка, а Альварадо усмехнулся и вернулся в кумирню. Зажал нос и подошел к огромной статуе чудища с птичьим лицом. Содрал и рассовал по карманам облепившие чудище золотые украшения и только тогда, с чувством выполненного долга спустился с пирамиды. И обомлел: его боевой кобылы не было!
- Ну, Лопес! Ну, скотина! – с чувством пробормотал Альварадо. – Не-ет, пора вас поставить на место, сеньор Эрнан Лопес де Авила! Давно-о пора…
Он еще раз огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда мог поехать «напарник», и обмер. Из мокрых кустов на него смотрели два сарацина. И они вовсе не собирались убегать.
***
Кортес послал Альварадо за провиантом, почти ни на что не надеясь. Он уже видел, что Мотекусома не чета полудиким прибрежным вождям. Они входили в города – один за другим – и везде встречали одно и то же: дымящиеся, только что оставленные жертвенники и очаги, редких, видимо, сбежавших от хозяев на редкость уродливых, зобастых, но мясистых кур и не до конца выбранный маис в общегородских зернохранилищах. Даже пограничная крепость по соседству оказалась брошенной.
Пустыми оказались и обещания крещеной рабыни, написавшей и отправившей со случайно пойманным охотником письмо на здешнем языке – невесть куда. Шли дни, а никто на ее письмо не откликался.
Поэтому, когда Альварадо привел двух изуродованных проколами и увешанных золотыми пластинками мавров, сердце Кортеса подпрыгнуло и замерло.
- Ортегилья, - повернулся он к пажу. – Быстро беги за толмачами! Быстро, я сказал!
Паж мгновенно исчез, а генерал-капитан поправил воротник, подумал и все-таки надел украшенный перьями здешних птиц стальной шлем и по возможности привольно расселся на взятом в одной из мечетей барабане.
- Ты, Кортес, другого времени не нашел, мою рабыню от дела отвлекать? –послышалось сзади, и Кортес, обернулся.
Это был Карреро. И он был раздражен.
- Ты сначала штаны зашнуруй, - мгновенно отозвался Кортес, - а уж потом своему генерал-капитану претензии высказывай.
- Я ж тебя генералом и выбирал! – возмутился Карреро.
- А я тебе эту рабыню и подарил, - жестко парировал Кортес и приготовился говорить с послами.
Мавры уже обвыклись и теперь двигались прямо к нему. Подошли, поклонились до земли, коснулись пальцами песка, а затем и губ и вдруг встали на колени.
Кортес обомлел. Здесь, в западных землях он такое видел впервые. Но главное, они стояли на коленях вовсе не перед ним, а перед Мариной… переводчицей!
- Малиналли… - беспрерывно бормотали дикари, - Малиналли…
И юная, лет пятнадцати от роду, переводчица гладила их по волосам, словно собственных детей.
А потом сарацины встали, подошли к по-хозяйски приобнявшему свою рабыню и все еще недовольному Карреро и снова поклонились до земли – теперь только ему.
- Лопе Луцио, Малинче…
Марина тихо что-то сказала, и Агиляр, удивленный не меньше, чем Кортес, тут же перевел:
- Великий господин… муж Марины…
- Я не понял, - тряхнул головой Кортес, - Карреро! В чем дело?!
- Я не знаю… - побледнел Карреро.
И, словно для того, чтобы внести ясность, мавры начали быстро балаболить, а Марина и Агиляр – переводить.
- Великий господин, мы получили письмо твоей благородной супруги…
«Письмо дошло!» – охнул Кортес.
- Мы рады, что такой великий господин, как ты, пришел освободить нас от невыносимых тягот, наложенных Мотекусомой…
- Черт! – вскочил Кортес, но тут же взял себя в руки. – Агиляр, внеси ясность. Объясни этим тупицам, кто здесь генерал-капитан.
Агиляр принялся быстро шепелявить, и Марина, подтверждая сказанное, показала рукой на Кортеса.
Мавры оторопели, а их изуродованные проколами и увешенные десятками золотых пластинок нижние губы совсем уже оттянулись вниз. Наконец, один пришел в себя, что-то растерянно прошепелявил, и Агиляр – со второй попытки – отважился донести смысл сказанного.
- Они не понимают, почему столь высокородная госпожа, как Марина, – супруга простого воина.
Карреро побагровел.
«Матерь Божья!» – охнул Кортес. За кого бы мавры ни приняли Марину, а честь Карреро надо было срочно спасать.
- Он мой друг, - поспешил он исправить положение. – И о-очень высокопоставленный человек. Но главный военный вождь – я.
Мавры недоуменно переглянулись. Они ни черта не понимали.
***
Первым делом, после долгих напряженных переговоров с маврами Кортес приказал переводчикам подойти ближе.
- Спроси у нее, - обратился он к Агиляру, – почему она в таком почете.
Агиляр перевел, но Марина лишь пожала плечами.
- Она говорит, что она знатного рода, - перевел Агиляр.
- А почему в рабынях оказалась?
Марина выслушала вопрос и надула губы.
- Мне кажется, она не хочет говорить об этом, сеньор Кортес, - виновато развел руками Агиляр.
Кортес крякнул и принял все, как есть. Отпустил переводчиков, собрал экстренный совет капитанов, разъяснил ситуацию и тут же отправился в наскоро выстроенную «тюрьму». Сдвинул полог из пальмовых листьев и оглядел поедающих маисовую кашу колодников.
- Ну, что, Ордас, как там ваши планы, - не изменились?
Бывший губернаторский мажордом, громыхнув цепями, отставил миску в сторону.
- Зачем пришел?
- Мириться.
Колодники – все четверо – переглянулись.
- Нет, - упреждающе выставил узкую ладонь вперед Кортес, - если вам нравится сидеть в цепях, я не настаиваю. Но если хотите быть в доле…
Мятежники снова переглянулись.
- Ты что… возьмешь нас в долю?
- Всего золота в одиночку не огребешь, - пожал плечами Кортес, - а мне нужны капитаны.
Ордас усмехнулся.
- А когда дело дойдет до суда, нас поставят под виселицей рядом с тобой?
- За что? – искренне удивился Кортес. – У меня все по закону. Даже Королевский нотариус вам это подтвердит.
- А Веласкес?
- А что – Веласкес? Я от своих долгов перед ним не отказываюсь.
- Как так? – не понял Ордас. – Ты собираешься платить Веласкесу?! Даже после всего этого?..
Кортес саркастично ухмыльнулся.
- Я одного не пойму, сеньоры: почему вы считаете меня дураком? Я университет в Саламанке закончил…
- Ты не крути! - возмущенно оборвал его Ордас. – Ты прямо скажи! Ты собираешься выплатить Веласкесу его законную часть?! Или нет?!
Кортес легко выдержал его яростный взгляд и весело кивнул.
- До последнего песо.
***
Они шли вслед за маврами-проводниками два дня, встретив по пути только один городок. Солдаты, хлюпая размокшими от вечной сырости альпаргатами, тут же бросились по дворам, но и это селение было брошено и тщательно вычищено – ни маиса, ни кур. А в полях только и было, что едва проклюнувшиеся острые ростки маиса.
- Если так дальше пойдет, солдаты вернутся, - мрачно поделился с Кортесом Альварадо. – Лучше уж тухлая солонина и долги…
- Знаю, - отозвался Кортес.
- И тебя приведут к Веласкесу в цепях, - не унимался Альварадо.
Кортес поморщился. Ему и без уколов Альварадо было плохо. А вечером второго дня, когда тучи разошлись, а солдаты впервые за несколько дней увидели солнце, разведчики привели несколько посланных навстречу и увешанных ананасами гонцов. И снова повторилась та же некрасивая история, что и при встрече с первыми двумя послами.
- Малиналли! – панически шарахаясь от лошадей, попадали мавры перед Мариной, а затем и перед Карреро. – Малинче! Великий господин!
- Да, что за бардак! – рассвирепел Кортес и спешился. – Карреро! Ты не можешь не показывать свои отношения с рабыней при сарацинах?!
- А что я? – побледнел Карреро. – Ты мне сам ее подарил!
Кортес досадливо крякнул, подошел к Марине и ухватил ее за руку.
- Все. Хватит. Я тебе другую найду.
- Ты не смеешь… - ухватился за кинжал Карреро. – Она – моя!
Кортес развернулся и, сдвинув пытающегося прикрыть его Кристобаля де Олида в сторону, встал напротив – глаза в глаза.
- И что дальше?..
- Хватит, сеньоры… - вмешался благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Не дело друг дружку из-за паршивой сарацинки убивать…
- Да, пусть потешатся! – гоготнул Альварадо. – А то ни жратвы нормальной, ни баб, ни даже драки!
Карреро быстро вытащил кинжал из ножен и бросил ненужный пояс на землю.
- Давай! Посмотрим, кто кого…
- Это же самоубийство, Алонсо, - покачал головой Кортес, становясь так, что заходящее солнце било противнику в глаза. – Не надо.
Но зеваки тут же сгрудились вокруг, сделав кольцо и азартно споря, на каком по счету выпаде Карреро будет убит.
- Сеньор Кортес! Сеньор Кортес!
Кортес, не рискуя выпускать Карреро из виду, кинул в сторону осторожный взгляд. Это был посланный вперед разведчик – один из четырех.
- Что там еще?
- Он весь из серебра!
- Кто из серебра? – обнажив кинжал и кинув пояс на землю, переспросил Кортес.
- Город! Сеньор Кортес! Город! Он весь – серебряный!
Зеваки обмерли.
- Что ты городишь? – зло осадил разведчика Кортес, медленно идя по кругу, так, чтобы не пропустить выпад Карреро.
- Я правду говорю, сеньор Кортес! – навзрыд произнес разведчик. – Стены из серебра! Дороги из серебра! Там все из серебра! Это – Иерусалим!
Солдаты охнули, и Кортес досадливо чертыхнулся, поднял с земли свой пояс и сунул кинжал в ножны.
- Все, Карреро. Боюсь, дуэли не будет. Сам видишь…
- Все из серебра! – истерично орал разведчик, хватая за грудки то одного, то другого. – Я теперь всю Кастилию куплю! Всех девок в моей деревне! Только бы увезти!
***
Змеиный совет, состоящий из самых знатных женщин всех четырех родов, в основном, следил за правильной передачей власти мужчинами – строго по материнской линии, от дяди к племяннику. Но сколько-нибудь реальную власть старухи давно утратили, а потому долго не могли поверить, что им дозволено судить самого Мотекусому.
Затем совет не мог поверить, что Тлатоани солгал. Затем начались «запретные дни» лунного месяца, и старухи были вынуждены ждать. А за полдня до назначенного разбирательства перед Мотекусомой предстал гонец из Семпоалы.
- Четвероногие уже там! – не подымая глаз, выдохнул он.
- В Семпоале?! – ужаснулась неотступно следующая за своим супругом Сиу-Коатль. – Что они там делают?! Снова крадут наших женщин?!
- Нет, Великая Сиу-Коатль, - покачал головой гонец. – Их принимают, как гостей.
Мотекусома застонал и закрыл руками лицо. Он знал, что теперь Змеиный совет будет к нему куда как мягче, но цена была ужасна.
***
Город Семпоала оказался воистину роскошным. Широкие улицы, утопающие в тенистых садах ровные, как по линеечке отстроенные кварталы, пусть и не серебряные, но великолепно оштукатуренные каменные стены высоких белых домов… а главное, - еда. Очумевшие от голодухи солдаты ели и ели, так что почти всех проносило, но остановиться было немыслимо.
И только Кортесу было не до красот. Он сразу объяснил немыслимо толстому вождю, что Их Высочества Женщина-Змея донья Хуана и ее могучий сын, военный вождь всех кастильских племен дон Карлос послали их, своих любимых детей, чтобы они везде искореняли зло и обиды, наказывали несправедливых и оберегали угнетенных.
Теперь Кортес должен был выяснить главное.
- И что, сеньор, сильно ли вас Мотекусома притесняет? – не обращая внимания на обожравшихся и давно уже клюющих носами капитанов, расспрашивал он толстого вождя.
- Мой язык отказывается передавать все те гнусности, что он творит, - быстро переводили Марина и Агиляр.
- Подати? – понимающе вопрошал Кортес.
- Если бы только это, сеньор, - грустно кивал толстяк, и Кортес тут же превращался в слух.
Как оказалось, Мотекусома ввел в провинции фиксированные цены, и теперь требовал поставлять хлопок строго по этим ценам. Но главное, забирал всех достигших пятнадцати лет юношей в столичные училища, а затем отправлял их на государственную службу. И куда их только не отправляли! – в армию и на почту, учетчиками в хранилища и секретарями в суды, резчиками камня и оружейниками в мастерские, и многих, слишком уж многих – на строительство городов, дорог и акведуков – где-нибудь на самом краю земли.
- Боже, какой ужас! – сочувственно кивал Кортес.
Понятно, что невесты засиживались в девках, а парни быстро забывали заветы предков, а главное, не могли участвовать в священных войнах, число коих богомерзкий Мотекусома свел до трех в год!
- Священные войны это важно, - отечески кивал Кортес, чувствуя, что напал на золотую жилу. – Народ это любит…
И только неотступно следящие за ходом первых на этой земле дипломатических переговоров падре Хуан Диас вносил в утонченную беседу вождей отчетливый диссонанс.
- Что вы несете?! – углом рта шипел святой отец. – Какие такие священные войны?! У них все войны - сатанинские! В инквизицию хотите загреметь?!
- Не мешайте, - так же, углом рта, парировал Кортес, - что мне, прямо сейчас его переубедить? Попробуйте, если вы такой умный!
Падре вспомнил свое поражение в Сентле, насупился и умолк. И вот тогда Кортес задал самый щекотливый вопрос:
- А что… велики ли военные силы Мотекусомы?
- В мирное время около тридцати тысяч, - несколько напряженно перешел к «деловой» части толстый вождь, - Ну, а во время войны, сами понимаете, каждый мужчина – воин.
Кортес оторопело моргнул. Тридцать тысяч это было немыслимо много! У него, включая его самого, было шестьсот восемнадцать душ.
***
Кортес прокрутился в постели всю ночь, - даже юная, упругая телом переводчица от мыслей так и не отвлекла. Хитрый вождь сразу понял, что попал в больное место, а потому на прощание задал самый простой вопрос: «да или нет». И Кортес не знал, что на это ответить. Действительно не знал.
И вот тогда вмешался падре Хуан Диас.
- Переведите, - кивнул он Агиляру и Марине, - Их католические Высочества еще никогда и никем не были побеждены.
Кортес замер. Он не был уверен, что стоит мешать весьма рискованному в такой момент заявлению падре.
- И если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, - продолжил святой отец, - здесь через два-три месяца будет ровно столько воинов, сколько надо.
«Черт! – охнул Кортес. – Этого мне еще не хватало?!»
- Стоп, Марина! – подал он знак юной переводчице и развернулся к Агиляру. – Чуть-чуть измени.
Святой отец недоуменно посмотрел на Кортеса, и тот успокаивающе поднял узкую ладонь.
- Давайте усилим наши гарантии, святой отец.
Хуан Диас насторожился; он искренне не понимал, куда их еще усиливать.
- Если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, - с чувством процедил сквозь зубы Кортес, - я, Эрнан Кортес, буду защищать их до последнего солдата. А я еще никогда и никем не был побежден.
Падре Диас хмыкнул.
- Не много ли на себя берете?
- В самый раз, - в тон ему ответил Кортес.
А на следующее утро прибыли сборщики налогов от Мотекусомы.
***
Сборщиков налогов было пятеро, и они прошли мимо Кортеса и его солдат столь надменно, словно те не существовали.
- Мытари… - прошло по рядам. – Прям, как у нас…
- Разговорчики! – рявкнул Кортес. – Давно у меня палок не получали!
Мытари и впрямь были на удивление узнаваемы и вели себя точь-в-точь, как в Кастилии: блестящие напомаженные волосы, свежие розы в прическах, раб с опахалом позади… и невыносимо важный вид.
- Что будешь делать? – вполголоса поинтересовался Альварадо.
- Теперь только вперед, - стиснул зубы Кортес.
Альварадо восхищенно хмыкнул.
- Вот это я люблю!
А тем же вечером, толстый вождь и Кортес встретились еще раз.
- Что говорят люди Мотекусомы? – сразу поинтересовался Кортес.
- Недовольны, что мы вас приняли.
- Чем угрожают?
- Забрать двух человек для принесения в жертву, - вздохнул вождь. – Ну, и льготы по взносу в казну снять…
- А сколько дней пути отсюда до Мешико?
Толстый вождь удивленно поднял брови.
- Гонцы и за четверо суток могут пробежать.
- А если армия?
Вождь помрачнел. Он уже догадывался, что речь идет о визите армии Мотекусомы в Семпоалу.
- Главные отряды не стоят в Мешико, - покачал он головой. – Солдат будут посылать отовсюду.
- Сколько? – повторил вопрос Кортес.
- До двадцати-тридцати дней…
Кортес тяжко задумался. Он совершенно не желал дразнить Мотекусому попусту, но и шанс принять в подданство народ Семпоалы упускать не желал. Единственное, что было в его распоряжении, - время и собственная голова, и отыграть следовало, как по нотам.
- Чтобы не ставить вас под удар, я покидаю Семпоалу, - поднялся он с циновки. – Надумаете принять подданство Их Высочеств, жду вас в своей крепости. Условия знаете.
***
Совет вождей Семпоалы думал недолго, - возможность войти в союз с доблестным супругом высокородной Малиналли, избавиться от ненавистного Мотекусомы и снова зажить по заветам предков была слишком соблазнительной. И уже через два дня все восемь вождей прибыли в стремительно обрастающий частоколом из заостренных бревен город Вера Крус.
- Надумали? – только и спросил Кортес.
- Да, - за всех кивнул толстый касик.
- Тогда пошли, - кивнул Кортес и подозвал Берналя Диаса. – Быстро ко мне нотариуса и всех капитанов. Мы будем под навесом возле церкви.
В считанные минуты капитаны, включая даже опального Диего де Ордаса, были под навесом.
- Согласны ли вы, сеньоры Семпоалы привести свой народ в подданство и поставить под защиту Их Высочеств доньи Хуаны и дона Карлоса? – громко, так, чтобы нотариус и свидетели расслышали каждое слово, - спросил Кортес.
Диего де Ордас ахнул.
- Ты что, Кортес, – очумел?! Нас же Мотекусома по всему побережью размажет!
Кортес вскипел и развернулся к бывшему губернаторскому мажордому.
- Что, снова на мое место метишь?
- Да, не в этом же дело! – взвился Ордас. – Просто головой надо думать, а не седалищем! Ты же не дикарей за нос водишь! Ты из огромной империи кусок выдираешь!
Кортес кинул быстрый взгляд в сторону напряженно наблюдающих за перепалкой вождей Семпоалы.
- Я повторю вопрос.
- Понял! – истерически взвился Ордас. – Ты губернатором хочешь стать! Ценой нашей крови!
Капитаны взволновано загудели. Тот факт, что губернатором чаще всего становится тот, кто привел новые народы в подданство, они как-то упустили.
Кортес побагровел.
- Я рискую не меньше каждого из вас! – выдавил он и тут же перешел на крик. – Кто видел, чтобы я прятался за чужие спины?! Кто, я спрашиваю!!!
Тишина воцарилась такая, что стало слышно, как плотники тешут колья для крепостной ограды. Кортес тяжело выдохнул и сбавил тон.
- Я просто выполняю свой долг, сеньоры. Мы обязаны приводить новые земли и народы в подданство Кастилии и Арагона. Это вам хоть Королевский нотариус подтвердит, хоть наши святые отцы…
Он развернулся к вождям и слово в слово повторил вопрос.
- Согласны ли вы, сеньоры Семпоалы, привести свой народ в подданство и поставить под защиту Их Высочеств доньи Хуаны и дона Карлоса?
- Вы согласны платить дань Женщине-Змее Хуане и ее сыну Карлосу в обмен на защиту? – тут же, слово в слово перевели Агиляр и Марина.
Вожди сразу встревожились и, перебивая один другого, быстро залопотали на своей тарабарщине.
- Ты же говорил, что дани не будет… - перевели Марина и Агиляр.
Кортес облегченно вздохнул: вопрос был пустяшный.
- Не все подданные платят дань, - пояснил он. – Я, как идальго, не плачу, и с вас никакой дани не будет…
- Как это не будет?! А как же Корона… – опять взвился Ордас, но тут же захрипел и согнулся, получив от Альварадо огромным кулачищем в бок.
- Ты до завтра сумей дожить, - шепотом, но так, чтобы все слышали, посоветовал Альварадо, - а потом уже о податях думай. Умник…
Вожди переглянулись; простой и понятный военный союз безо всяких там податей и взносов им нравился.
- Тогда, может быть, нам просто породниться с детьми Сиу-Коатль Хуаны и дона Карлоса? – счастливо улыбаясь, предложил толстяк.
- Вожди хотят породниться с детьми Женщины-Змеи Хуаны и дона Карлоса, - перевела Марина, и Агиляр, знающий, что значит породниться у мавров, сразу уточнил: - они предлагают сеньорам капитанам своих дочерей. Как залог прочности союза.
Капитаны возбужденно загомонили. Женщин остро не хватало, да и лишними заложницы никак не были. Мало ли что…
- Соглашайтесь, - шепнул Агиляр. – Другого способа вступить в военный союз здесь нет.
- Мы согласны, - за всех кивнул Кортес и подозвал Королевского нотариуса. – Зачитывайте «Рекеримьенто»*, Годой, и доставайте оба экземпляра договора. Будем подписывать.
*Рекеримьенто – официальный текст ввода земель и народа во владение Короны Кастилии и Арагона, а затем, и Испании.
Вожди торжествующе переглянулись: они еще никогда не заключали столь выгодного союза.
***
Послание главного сборщика податей в семпоальской провинции, впрочем, как и все иные документы, Мотекусоме зачитывали в присутствии всего состава Высшего совета. Именно такое условие контроля за лживым Тлатоани назначили родовитые старухи всех двенадцати колен трех правящих родов. Снять Мотекусому они так и не решились.
- Великий Тлатоани, - громко и внятно читал секретарь. – Я еще не успел собрать и половину взносов на нужды нашего великого Союза, когда семпоальцы привязали меня к столбу и сказали, что принесут в жертву своим богам…
Вожди охнули. Это была не просто дерзость; это был вызов!
- Дальше, - холодея от предчувствий, распорядился Мотекусома.
- Они сказали мне, - стараясь сохранять хладнокровие, зачитал секретарь, - что все тридцать селений Семпоалы отложились от нашего великого и могучего Союза и теперь не будут платить взносов. Ни тебе, ни кому другому.
- Он что, священных грибов объелся? – недоуменно заморгал Верховный судья. – Как это не будут платить?!
«Кастилане! – понял Мотекусома. – Быстро же они их подмяли!»
- Читай дальше.
- А потом пришел главный «мертвец» со своими воинами и освободил меня и моего помощника, наказав передать Тебе, Великий Тлатоани, что он всегда был и будет твоим преданным другом.
Теперь уже Мотекусома, приводя себя в чувство, тряхнул головой.
- Читай дальше.
- Он вывез меня и моего помощника на дорогу за пределами земель Семпоалы и одарил немыслимо прекрасными нефритовыми бусами. Но, уже находясь в пути, я узнал от гонца, что «мертвецы» забрали у семпоальцев и остальных попавших в плен чиновников Союза, и теперь намерены вернуть их Тебе.
Дальше пошли обычные заверения в преданности и обещание добраться до столицы не позже чем через шесть дней после прибытия письма. И первым опомнился Какама-цин.
- Раздавить кастилан! – обращаясь к вождям, яростно выкрикнул он.
Мотекусома досадливо покачал головой. Какама-цин определенно уже настроился стать новым правителем Союза.
- Не за что… - возразил он племяннику. – Не за что их давить.
- Но это же вызов! – наперебой загомонили вожди. – «Мертвые» украли у нашего Союза целый народ!
Мотекусома поднял руку, и вожди нехотя умолкли.
- Задумайтесь лучше о другом, - тихо произнес Тлатоани. - В письме сказано, что Семпоала не будет платить взносов не только нашему Союзу, но и никому другому. Верно?
Вожди переглянулись. Да, секретарь зачитал именно так. Но Мотекусома уже продолжал:
- Значит, он не собираются входить в союз с кастиланами.
- Верно… - закивали вожди.
- Но почему? – он обвел вождей напряженным взглядом. – Зачем уходить от нас, если не собираешься породниться с кастиланами? Кто-нибудь может объяснить?
Члены Высшего совета замерли.
- Какама-цин! – громко обратился Мотекусома к племяннику.
- Да, дядя… - мрачно отозвался Какама-цин.
- Съезди в Семпоалу и поговори со всеми, с кем получится. В общем, разберись. Только по-умному, без лишних угроз. Ну, а мы… - Мотекусома вздохнул и обвел совет тяжелым взглядом, – мы с вами будем готовиться к войне.
***
Тем же вечером он пришел к одной из своих младших жен – дочери главной Женщины-Змеи всей Семпоалы.
- Слышала?
- Да, - побледнела жена. – Семпоала отложилась.
Мотекусома сокрушенно покачал головой, и жена медленно стащила через голову расшитое цветами платье, подняла и скрепила на темечке тяжелые черные волосы и, встав на колени, склонила голову к циновке.
- Не надо, - коснулся ее Мотекусома. – Сядь.
Жена всхлипнула и села.
- Ты же имеешь право меня задушить… - отирая крупные слезы с округлых щек, пролепетала она.
- Мне не хочется, - улыбнулся ей Мотекусома.
- А как же закон? – мгновенно перестала плакать ошарашенная жена.
И тогда Мотекусома засмеялся. Он смеялся все пуще и пуще, пока не захохотал во все горло и, не в силах даже стоять, повалился на циновку.
- Ты знаешь… я уже… о-хо-хо! Столько… законов… нарушил! Ой, не могу!!! Ха-ха-ха-ха-ха…
***
Едва сумев дослушать длинный, на полчаса текст «Рекеримеьенто», Кортес рассеянно принял поздравления капитанов и удалился под свой навес. Его трясло.
«Лихорадка?» – подумал он, повалился на бок и поджал ноги к животу. Знобило.
Лихорадкой болели многие из его людей, хотя это еще было меньшее из зол. Здесь, в жарком, влажном климате у многих набухли в паху огромные, остро ноющие желваки, открылось кровохарканье, а от колотья в боку погибло никак не меньше двух десятков солдат.
«Мне нельзя болеть… - подумал он. – Только не сейчас…»
Но встать и заставить себя двигаться, руководить, жить… сил не было.
Сплетенная из пальмовых листьев занавесь у входа затрещала, и он подумал, что надо бы встать, встретить…
- Колтес!
Его развернули на спину, и Кортес вяло улыбнулся. Это была Марина. Юная переводчица тронула его лоб, сокрушенно чмокнула губами, стащила через голову просторную полотняную рубаху и легла на него всем телом. Стало теплее.
- Ты класивый, Колтес, - тихо шепнула ему в ухо Марина. – Очень.
Кортес хотел удивиться кастильскому языку из ее уст, и не сумел.
- И сильный… Меня взял себе…
- Угу… - прикрыл глаза Кортес.
- Женщин дадут, возьми дочку толстяка… Ты понял, Колтес? Только ее… будешь еще сильнее…
Кортес хотел спросить, а хороша ли она, но уже не успел; его стремительно засасывала цветастая, наполненная бредовыми картинами воронка – на полвселенной.
***
Спустя два дня крепость Вера Крус была заполнена народом. Семпоальские землекопы готовили рвы под фундаменты, камнетесы – камни, носильщики таскали бревна, плотники их обстругивали, а вожди союзного Семпоале племени тотонаков не отходили от капитанов, где на пальцах, а где в картинках объясняя особенности местной тактики и детально разъясняя, как и откуда, скорее всего, будут атаковать военачальники Мотекусомы.
А тем временем между здешними жрецами и кастильскими священниками шла настоящая схватка. И сойтись не могли в главном: крестить ли дочерей вождей, а если крестить, то перед тем, как отдать капитанам или после того.
Позиция каждой стороны была по-своему логична, и глубокомысленный теологический спор, изрядно отягощенный переводом Агиляра и Марины, все время вел в тупик. И лишь когда в дело вмешался Кортес, основание для спора иссякло – само собой.
- Ты что, брат Бартоломе, - взял он монаха под локоть, - во второй раз венчать меня собираешься? При живой жене?
- Упаси Бог! – перекрестился тот.
- Ну, а какого черта?! К чему это словоблудие? Разве кто пострадает, если мы отгуляем по-сарацински, а уж потом их окрестим?
- Но…
- Хватит, - отрезал Кортес. – Ты прекрасно понимаешь цену этого «брака», так что нечего умника из себя строить.
А когда и частокол, и «невесты» были практически готовы, прибыли послы Мотекусомы – оба его племянники, то есть, по здешним обычаям – самые близкие люди и наследники.
«Если они уже выслали войска, - сразу же высчитал Кортес, - у меня дней пятнадцать осталось… не больше», - и отправился обмениваться дарами. Но вскоре понял, что столько времени у него может и не быть.
- Как здоровье Женщины-Змеи Хуаны и ее могучего сына дона Карлоса, военного вождя всех кастильских племен? – сразу же после обмена поинтересовался главный посол – Какама-цин.
- Слава Сеньоре Нашей Марии, Их Высочества здоровы, - вежливо кивнул Кортес. – А как себя чувствует Великий Тлатоани Мотекусома Шокойо-цин и все его жены, сестры и их дети?
- Уицилопочтли сохраняет их здоровье, - наклонил голову Какама-цин.
Воцарилась неловкая пауза, и Кортес решил не медлить.
- У меня в гостях еще трое ваших капитанов, - напомнил он о спасенных им от расправы чиновниках, - можете их забрать.
Какама-цин сдержанно кивнул.
- Великий Тлатоани благодарит тебя за помощь и обещает примерно наказать Семпоалу, из-за которой ты подвергался риску, спасая наших людей.
- Нет-нет, - рассмеялся Кортес, - ни в коем случае! Мы сами разберемся со своими подданными.
Агиляр и Марина перевели, и лицо посла вытянулось, да так и застыло.
- Вы… берете с наших братьев дань?!
Внутри у Кортеса промчался ледяной вихрь.
«Ну, что – попрыгаем?» – вспомнил он любимое выражение драчливого Альварадо.
- Семпоальцы и тотонаки добровольно вошли в состав союза вождей Кастилии и Арагона, - старательно подбирая слова, произнес он и, дабы не пропустить первой реакции, уставился послу в глаза.
Какама-цин выслушал перевод, кивнул… и больше ничего.
- Я понял, сеньор Кортес, - перевел Агиляр.
«Ну, вот и все… - пронеслось в голове Кортеса. – Теперь драки не избежать…»
Он чувствовал это всем нутром.
***
Тем же вечером, сразу после показательных – специально для Какама-цина – скачек и залповой стрельбы изо всех орудий крепости, начался первый день свадьбы восьми капитанов на восьми – точно по числу родов Семпоалы – дочерях вождей.
Кортес, как старший «в роду кастилан» с улыбкой подошел к восьми юным – и не слишком, - прелестницам, взял за руку самую красивую и развернулся к приосанившимся капитанам. Те замерли: как пройдет «свадьба», никто толком не знал, а святые отцы на все расспросы раздраженно отсылали к Кортесу.
- Карреро! – громко произнес Кортес, и погруженный в себя, стоящий последним по счету бывший друг вздрогнул и поднял недоумевающий взгляд.
- Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро! – повторил Кортес. – Тебе вручаю сию дщерь сарацинскую, поручая заботу о ней, пропитание и сохранение, а также всемерное научение слову Божьему.
Карреро, все еще не веря в происходящее, растерянно огляделся по сторонам.
- Ну, же, Алонсо! – широко улыбнулся Кортес, - прими эту руку!
Карреро густо покраснел и под одобрительные возгласы капитанов двинулся вперед – к самой красивой изо всех невест.
А спустя трое суток, едва праздник пошел на убыль, Кортес нежно потрепал по щечке свою очередную и на редкость безобразную «жену», оделся и чуть ли не силой собрал еще не вполне трезвых капитанов.
- Нас ждет большая война, - морщась от запаха перебродившей агавы, прямо сообщил он.
- И что? – громко, со вкусом рыгнул Альварадо.
- Нам понадобится помощь. Серьезная помощь.
Капитаны замерли. Такое они слышали от Кортеса впервые.
- Чья? – оторопело хохотнул умненький Гонсало де Сандоваль. – Может, Веласкеса?
- Точно, - кивнул Кортес. – Мы можем запросить помощи только у Диего Веласкеса де Куэльяра, губернатора Кубы. Для всех остальных мы – пираты.
Капитаны обомлели.
- Ты ж теперь – его смертельный враг! – мстительно напомнил Ордас.
Кортес улыбнулся. Его отношения с Веласкесом не укладывались в прокрустово ложе простых истин, вот только объяснять это капитанам он не собирался.
- Возможно, я Веласкесу и враг, - соглашаясь, кивнул Кортес. – Но флот куплен за его деньги, да, и солдаты наняты… Ему есть смысл… поучаствовать. Не пропадать же добру?
Капитаны смешливо переглянулись. Такой наглости не ожидал никто – даже от Кортеса.
- И вообще, пора отдавать долги, - напомнил Кортес, - и подносить подарки всем, от кого зависит наша судьба.
Капитаны задумались. Вот эта мысль была толковой.
- Не-е… золото так сразу отдавать нельзя, - с сомнением качнул огненной головой Альварадо, - налетят еще… самим ничего не останется.
- Рабы, - пожал плечами Кортес. – Тут неподалеку городок есть - Тисапансинго. Ни с кем пока не в союзе… удобный, в общем, городок. Однако тотонаки сказали, у них идут переговоры с Мотекусомой.
- И что? – насторожился Ордас.
- Надо напасть раньше, - пояснил Кортес. – Пока они и в Союз не вошли.
***
Едва Какама-цин кончил рассказывать о встрече с Кортесом, вожди гневно, перебивая один другого, зашумели, а потом как-то внезапно стихли и обратили взоры к Мотекусоме.
- А ты почему молчишь, Тлатоани?
- Думаю, сколько гарнизонов посылать, - отозвался Мотекусома.
Вожди удовлетворенно переглянулись. Тлатоани снова стал похож на себя самого прежнего – умный, решительный и не врет.
- Давай отправим туда всех, - решительно рубанул воздух ладонью Какама-цин.
Мотекусома и Повелитель дротиков быстро переглянулись.
- И оголим наши северные рубежи? – издевательски усмехнулся Повелитель дротиков. – Ты этого хочешь, Какама-цин?
Молодой вождь на секунду смутился, но только на секунду.
- Кроме того, - напомнил Мотекусома, - воинов надо кормить, а наших зернохранилищ в тех краях нет. Семпоала отложилась, а с Тисапансинго мы пока не договорились.
- Так ты будешь воевать с ними или нет? – как-то уж очень непочтительно спросил Какама-цин.
Мотекусома заглянул ему в глаза, и племянник – впервые – их не отвел.
- Буду, - кивнул Мотекусома. – Я предлагаю направить восемь тысяч воинов… хотя главное – вовсе не в их числе.
Вожди переглянулись.
- А в чем?
- Главное, застать кастилан врасплох, - медленно проговорил Мотекусома, - а для этого нужны две вещи.
Вожди превратились в слух.
- Договориться с Тисапансинго о тайном размещении наших гарнизонов – на любых условиях… - Мотекусома обвел членов совета внимательным взглядом. - Понимаете? На любых.
***
Когда падре Хуана Диаса известили о походе в Тисапансинго, он крестил «военных жен» сеньоров капитанов, с удовольствием отмечая, что, по крайней мере, воды недоумевающие сарацинки не боятся. Местные женщины вообще обожали мыться, как ядовито отметил брат Бартоломе, «словно горностаи». Однако, мужчин эти дикарки, что удивительно, стеснялись, и падре Хуан Диас все чаще подумывал, что привить им католические принципы большого труда не составит.
- Ну, так вы идете, святой отец, или нет? – нетерпеливо топтался на берегу посланец от Кортеса.
- Иду-иду…
Падре Хуан Диас одну за другой отправил окрещенных женщин в руки брата Бартоломе – для проповеди, а сам отправился надевать хлопчатый панцирь; после боя в Сентле он к безопасности бренного тела относился вдумчиво.
Пожалуй, будь его воля, он бы в Тисапансинго не ходил, но падре Диас до сих пор не держал в руках местных священных текстов, а именно они более всего интересовали Ватикан.
Нет, Хуан Диас искал, - постоянно, - но до сих пор встречал в здешних городках лишь сложенные гармошкой бухгалтерские счета со столбиками примитивных, в виде точек и полосок, цифр. И лишь в Семпоале жрецы показали ему свое Священное Писание, однако, из-за ссоры по поводу смены богов невестами все рухнуло. Даже копию не разрешили снять.
«Кортес прав, - печально признал Хуан Диас и пристроился в хвост колонны конкистадоров, - в делах веры мавров силой не убедишь… надо бы мне сдерживаться».
***
К Тисапансинго они подошли на третий день. Встали неподалеку от города и, стремительно соорудив неподалеку от дороги виселицу на тринадцать персон – точно по числу святых апостолов и Христа, - под руководством лекаря Хуана Каталонца выловили на полях тринадцать сарацинских баб.
Только что пропалывавшие поля с подросшим маисом сарацинки вступили в пререкания, затем попытались орать, но Каталонец это решительно пресек и, после коллективной – всем отрядом и шепотом – молитвы баб вздернули – на счастье.
- Инквизиции на него нет, - хмуро пробормотал брат Бартоломе.
- Кто-кто, а уж ты помолчал бы, - обрезал его падре Диас; он прекрасно слышал, что и монах в совместной мольбе участие принял.
Понятно, что святым отцам все это не слишком нравилось, но ни разрушать солдатскую традицию, ни, тем более, связываться с Каталонцем, ни тот, ни другой не рисковал.
Да, по правилам, Каталонца следовало предать церковному суду, и, как говорили, тот уже попадал в руки инквизиции – еще в Кастилии. Но здесь он был неуязвим. Именно Каталонец лечил солдат заговорами и человечьим жиром. Именно Каталонец лучше всех мог раскинуть карты или даже кости и тут же выдать человеку все, что его ждет, – до деталей. И именно Хуан Каталонец подсказал солдатам перед заходом в каждый город ставить виселицу на тринадцать веревок. И это всегда приносило удачу.
Но главное, в отряде все знали: этому лекарю человека угробить, – что вошь меж ногтей раздавить, и потому Каталонец делал, что хотел.
А назавтра, после ночевки, как всегда, поутру, в самый сон, отряд ворвался в Тисапансинго. Только на этот раз выскочившими из домов вооруженными мужчинами занялись не арбалетчики, а семпоальцы.
- Так, - развернулся Кортес к нотариусу, - начинай зачитывать.
Ко всему привычный Диего де Годой вытащил потрепанную тетрадку с «Рекеримьенто» и начал:
- От имени высочайшего и всемогущего всекатолического защитника церкви всегда побеждающего и никогда и никем не побежденного…
Кортес привстал на стременах. Вооруженные арканами семпоальцы уже взяли самых сильных, самых желанных их кровавым богам воинов.
- Я, Эрнан Кортес, их слуга… - читал нотариус, - извещаю вас… что Бог, Наш Сеньор единый и вечный, сотворил небо и землю, и мужчину и женщину от коих произошли мы и вы, и все су¬щие в мире…
- Троих сюда! – махнул рукой Кортес. – Пусть слушают.
От колонны отделился Гонсало де Сандоваль с несколькими солдатами, и вскоре перед Королевским нотариусом стояли трое багровых от ярости и рвущихся из ошейников вождей.
- И избрал из всех сущих Наш Сеньор Бог одного, достойнейшего, имя которого было Сан Педро*, - на одном дыхании шпарил нотариус, - и над всеми людьми, что были, есть и будут во вселенной, сделал его, Сан Педро, владыкой и повелителем…
*Сан Педро – Святой Петр, апостол.
Кортес оценил ситуацию и махнул арбалетчикам.
- Вперед! Добивайте остальных!
Арбалетчики тронулись и пошли.
- И повелел ему Бог, чтобы в Риме воздвиг он престол свой, ибо не было места, столь удобного для того, чтобы править миром…
«Черт! А хорошо на этот раз возьмем! – восхитился Кортес. – Тысячи две-три точно будет…»
- Один из бывших Понтификов… дал в дар эти острова и материки… со всем тем, что на них есть, названным королям…
И вот тогда из домов повалила главная добыча – женщины и подростки.
- Сантъяго Матаморос! – яростно выкрикнул Кортес. – Кавалерия, вперед!
- Бей мавров! – подхватили всадники, ставя лошадей на дыбы.
Бабы завизжали, похватали детей и, давя друг друга, рванули вдоль по улице – к площади, в самый центр мышеловки.
- Чтобы вы… по своей доброй и сво¬бодной воле, без возражений и упрямства стали бы христианами, дабы Их Высочества могли принять вас радостно и благосклонно под свое покровительство…
Стоящие, а точнее, повисшие в ошейниках вожди уже хрипели от удушья и бессильной злобы.
- И в силу изложенного я прошу вас и я требую от вас, чтобы, поразмыслив… при¬знали бы вы католическую церковь сеньорой и владычицей вселенной…
- Ну что здесь у тебя?! – подлетел на взмыленном жеребце Кортес. – Дочитал?
- Немного осталось… - хрипло выдохнул Годой.
- Ладно, хорош! – махнул рукой Кортес и повернулся к удерживающим вождей на цепях солдатам. – Тащи их сюда! Пусть засвидетельствуют, что все по закону…
***
Добыча была немыслимо богатой. Нет, золота взяли немного, но рабы из горного сурового Тисапансинго были превосходны, – как на подбор! Кортес набил ими шесть каравелл – до отказа и отправил груз на Кубу. Да, приходилось ждать, но в прошлый раз каравеллы обернулись до Ямайки и обратно за месяц, и Кортес искренне молился, чтобы суда вернулись до того, как подтянутся войска Мотекусомы.
А потом случилась эта неприятность. Никогда не воевавший по одной стороне с маврами, взвинченный устроенной ими резней, падре Хуан Диас весь обратный путь до Семпоалы был не в себе. А когда празднующие победу союзники начали сотнями приносить пленных в жертву, святой отец напился, - как свинья. И то ли местная бражки из плодов агавы оказалась чересчур крепка, то ли падре Диас просто потерял меру, но вот в таком виде он и напал на местных идолов.
Кортес поежился; честно говоря, он тогда подумал, что теперь им – точно конец.
Едва семпоальцы увидели, как ревущий от ярости, залитый слезами и очень сильно нетрезвый святой отец крушит их богов, тут же его связали, намереваясь немедленно, в качестве искупления, принести в жертву. Понятно, что Кортесу пришлось вступаться, и дело дошло до самой настоящей сечи, и толстого вождя, а вслед за тем и всю его семью просто пришлось брать в заложники! Никогда еще Кортес не был так близко и к смерти, и к провалу всего похода.
А потом за дело взялась Марина. Кортес не знал в точности, что она говорила, но имя Мотекусомы и ссылки на взятых капитанами дочерей Семпоалы хорошо расслышал. И воины остыли, а через пару дней ожесточенных споров стороны сошлись на том, чтобы ту самую, оскверненную святым отцом пирамиду очистить от многолетних наслоений гнилой крови и передать под католический храм.
Но доверие все одно было подорвано. Люди стали бояться, капитаны напрочь отказались от пьянки, а Кортес по два раза в ночь проверял караулы. И лишь когда примчался гонец с известием о возвращении судов с Кубы целыми и невредимыми и – более того – с новостями, все с облегчением вздохнули.
***
До вождей смысл рассказанного гонцом дошел не сразу.
- Как это Тисапансинго пал?!
- Это так, - склонился потный, тяжело дышащий гонец. – Вот письмо.
Члены совета кинулись читать послание одного из ушедших в горы жрецов, а Мотекусома расстелил карту. Теперь столь трудно создававшийся его предками Союз был отрезан от моря двумя враждебными провинциями.
- Они уже у самых наших границ! – завопили вожди. – Мотекусома! Ты слышишь?!
- Да.
- Надо немедленно напасть! Тлатоани! Почему ты молчишь?!
Мотекусома поднял голову.
- Что пишет жрец? Породнился ли Тисапансинго с кастиланами?
- Да… - растерянно проронил Верховный судья. – Они отдали кастиланам восьмерых дочерей…
- Тогда уже поздно, - снова склонился над картой Мотекусома.
- Почему?!
- Потому что через кастилан Тисапансинго породнился и с Семпоалой, и с тотонаками. Теперь это союз четырех племен.
Вожди замерли. Ужас происходящего доходил до них с трудом.
- Теперь нам негде разместить войска, чтобы напасть всеми силами и внезапно, - внимательно рассматривая карту, произнес Мотекусома. – А значит, восьми тысяч воинов мало.
- Почему?
- Потому что только в Семпоале – столько же воинов. А есть еще и тотонаки, а теперь еще и Тисапансинго. Но главное, кастилане уже почти достроили крепость. Мы опоздали.
***
Спустя месяц отосланные на Кубу корабли вернулись, и первым делом главный штурман Антон де Аламинос отчитался перед сходкой о главном.
- Рабов продали удачно. Взяли много, - начал Аламинос. – Сами знаете, почему, - беременных не было. Ну, и подростки всем понравились…
Кортес кивнул. Беременная на рудниках не выдерживала и трех месяцев, да и жрала, как лошадь, – до самой смерти. Девушек же из Тисапансинго отправили на продажу сразу, а потому беременных среди них было меньше, чем обычно, и, понятно, что пошли они по хорошей цене. Что касается горцев-подростков, то были они весьма крепки телом, а потому давали за них даже больше, чем за мужчин – приручению поддаются, считай, как дети, а работать могут, не хуже взрослых.
- Оружие, кто заказывал, привезли, - продолжил Аламинос и нашел глазами в толпе рыжую голову. – Альварадо!
- Что? Неужто нашли?! – охнул гигант.
- Как ты просил… двуручный… толедский. Вот, держи.
Альварадо просиял и, раскидывая солдат прорвался к штурману. Схватил и вытащил сверкнувший на солнце меч и прижался к лезвию щекой.
- Сегодня ты будешь спать со мной! А завтра мы повеселимся…
Солдаты уважительно засмеялись. Любовь Альварадо к оружию было известна; он обязательно проводил первую ночь в обнимку с каждым новым предметом своего обширного «арсенала», - чтобы тот к нему привык, а рано поутру, с молитвою, обновлял – на первом же мавре. Потому и равных в бою этому сеньору не было, - оружие слушалось, как верный пес.
А потом штурманы переглянулись, и Аламинос перешел к более важным новостям. И вот они заставили Кортеса задуматься больше, чем хотелось.
- Первое: Веласкес в помощи отказал, - сразу объявил Аламинос.
Капитаны тяжело вздохнули.
- Это понятно, - кивнул Кортес. – Иначе каравелл было бы больше.
- Хотя часть губернаторской доли – рабами – мы ему отвезли, - отчитался Антон де Аламинос. – Но сопровождающий не вернулся, и расписки у нас, как вы понимаете, нет.
Капитаны переглянулись. Это было плохо для всех: можно сказать, они просто потеряли деньги.
- И второе… - Аламинос значительно цокнул языком, - теперь Веласкес – Королевский аделантадо.
- Что?! – взревел Кортес и тут же осекся.
Этого следовало ожидать. Он сам же в бытность губернаторским секретарем и готовил многочисленные подарки в Кастилию – всем, кто мог повлиять на продвижение Веласкеса вверх.
- Да-да, наш губернатор теперь аделантадо, - подтвердил Аламинос, – и отныне имеет право от имени Короны посылать экспедиции и назначать подати – да, и вообще, делать все, что угодно!
Кортес лихорадочно думал. Теперь, когда Веласкес на все имеет право, какой-то «висельник» Эрнан Кортес ему точно не нужен.
«Черт! А ведь именно поэтому он и приказал передать флот! – осенило Кортеса. – Веласкес получил назначение уже тогда, перед самым отходом армады! Вот и решил дать мне отставку…»
- Но главное, сеньоры… - сделал значительную паузу Аламинос, - вы теперь – самые настоящие римляне!»
Все – и солдаты, и капитаны – растерянно переглянулись.
- Да-да! – довольно захохотал Аламинос. – Их Высочество дон Карлос теперь император!
- Император чего?.. – настороженно поинтересовался Педро де Альварадо.
Аламинос торжественно выпрямился.
- Император Священной Римской империи*.
*Полное название «Священная Римская империя германской нации». Создана в 1519 году. На выборах императора победил сеньор Кастилии и Арагона Его Высочество дон Карлос (Габсбург), отныне – Его Величество Карл V.
Конкистадоры замерли, и лишь спустя почти минуту кто-то выразил общее изумление вслух:
- Чтоб я сдох!
***
Даже получив долгожданное назначение Королевским аделантадо, Веласкес решился убрать Кортеса не сразу. Во-первых, не хотелось напряжения в отношениях с покровителем этого висельника Николасом де Овандо, а во-вторых, у губернатора было не так много толковых и одновременно с этим решительных людей. Как это ни прискорбно, Эрнан Кортес оставался самым лучшим. А потом Веласкес почти случайно узнал, что Кортес так и не заехал в имение проститься с Каталиной, и это его насторожило.
Нет, понятно, что Эрнан был очень занят. Без устали вербуя солдат и капитанов, входя в доверие к ростовщикам, он за несколько дней собрал столько людей и средств, сколько другой не сумел бы и в год. Понятно, что он попросил молодую супругу прислать ему прощальные подарки прямо на борт, - многие поступили бы так же. И все равно, в груди у Веласкеса словно засела острая ледяная игла.
Под совершенно пустяшным предлогом он заехал в имение… и буквально не узнал Каталину Хуарес ла Маркайда. Юная женщина постоянно что-то роняла, отвечала невпопад, а главное, все время отворачивалась – так, словно чего-то стыдилась.
- Так, милая, - заглянул Веласкес ей в глаза, - что происходит?
- Ничего, сеньор, - потупилась Каталина.
Веласкес улыбнулся, с сомнением покачал головой и притянул ее за плечи к себе.
- А ну-ка, выкладывай… кому еще в беде пожаловаться, если не старому дядюшке Диего?
- Эрнан… - всхлипнула женщина и вдруг упала ему на грудь и разрыдалась.
- Что Эрнан? – похолодел Веласкес. – Ну!
Каталина с рыданиями втянула в себя побольше воздуха и словно окатила его из бочки.
- Он… ко мне… не прикасается…
У губернатора потемнело в глазах. Он с трудом нащупал спинку стула, присел, а когда отдышался, устроил Каталине настоящий допрос. И подтвердил себе худшее, что чувствовал в Кортесе.
Кроме поцелуя через фату – в Божьем храме – Эрнан не прикоснулся к законной супруге ни разу. В первую же ночь он бросил плащ у порога, лег, и до самого утра они оба делали вид, что спят. То же самое повторилось и следующей ночью. А потом он просто уехал – сначала наводить порядок в энкомьенде*, затем – торговать скотом, а теперь и еще дальше – к маврам.
*Энкомьенда – пожалованный от королевского имени участок земли с прикрепленными к нему местными или привозными туземцами.
- Ч-черт… - только и смог выдавить губернатор.
Такого плевка в лицо он еще не получал. Никогда.
Впрочем, дело было не только в оскорблении. Веласкес вполне осознавал, что Кортес явно считает себя свободным от родственных обязательств, а значит, в любое время может затребовать церковного суда и доказать, что брак был изначально фиктивным. Но главное, вся экспедиция оказалась под угрозой, поскольку надежды на честность и в их отношениях – теперь никакой.
Едва не загнав лошадей, Веласкес прибыл в Сантьяго де Куба и немедленно послал в Тринидад два письма: одно своему шурину Франсиско Вердуго – с категоричным требованием сместить Кортеса, а второе Диего де Ордасу и Франсиско де Морла – с настоятельной просьбой помочь Вердуго справиться с этим непростым поручением. Но ничего не вышло.
Тогда Веласкес отправил Педро Барбе, своему заместителю в Гаване прямой приказ – взять Кортеса под арест и в кандалах доставить в столицу. Однако почуявший неладное Кортес выслал армаду вперед, а сам вошел в бухту Гаваны в последний день и то ненадолго.
Если бы у Веласкеса были деньги, он бы не поскупился, - выслал бы армаду вслед. Но ни денег, ни судов у него уже не было: все ушло на возглавленную Кортесом экспедицию. А спустя два месяца, когда до губернатора дошли слухи о продаже на Ямайке рабов из новых земель, он понял, что Кортес окончательно отложился – и от него, и от Каталины.
Нет, Веласкес терпел; он знал, что все решают время и деньги. И спустя четыре месяца, получив от Кортеса нежданное и очень почтительное письмо, он действительно обрадовался – возможности примерно наказать злопамятного, мстительного мальчишку. Он уже знал, как это сделает.
***
Услышав это протяжное «Чтоб я сдох!» Кортес как очнулся.
- Кто сказал? – быстро оглядел он замерших солдат.
Те молчали.
- Над императором Священной римской империи смеяться?! – заорал Кортес. – Что, забыли, что такое бастонада?!
Сходка потрясенно молчала.
- А ну… - набрал он в грудь воздуха, - покажите мне, как должны приветствовать победу своего сеньора кастильцы! Гип-гип!
- Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! – грянула сходка.
- Вот теперь вижу, что вы – римляне! – выкинул побелевший от напряжения кулак вверх Кортес, - ну, что, послужим нашему императору?!
- Конечно… да… послужим… - наперебой заголосили солдаты.
Кортес печально усмехнулся.
- Тем более что Веласкес от нас отказался…
Капитаны переглянулись, и наиболее благоразумный Гонсало де Сандоваль тут же выступил вперед.
- Подожди, Кортес. Что ты хочешь этим сказать?
- А что тут говорить? – горько проронил Кортес. – Если Веласкес, даже став аделантадо… даже получив от нас превосходных рабов, не собирается помогать…
Сходка замерла.
- … наших долей он тем более признавать не станет, - завершил Кортес и развел руками.
Ордас напрягся, но от повторного упрека в том, что это произошло из-за самого Кортеса, воздержался.
- И что нам делать? – растерянно заголосили солдаты.
- Служить Его Величеству, - широко раскинул руки в стороны Кортес. – Это, конечно, решать вам, но я думаю, императору дону Карлосу давно пора отправить его пятину. Золотом.
Он сделал паузу и вдруг рассмеялся.
- И уж, конечно, не через Веласкеса!
Солдаты загоготали, а Кортес, дождавшись, когда они отсмеются, выкинул кулак вверх.
- Ну, что, воины! Сантьяго Матаморос!
- Бей мавров! – в один голос выдохнула сходка.
- Стоп-стоп, - поднял руку Аламинос. – Чуть не забыл…
Внутри у Кортеса все оборвалось, но Аламинос тут же внес ясность:
- Папа Римский повелел считать эти земли Восточной Индией.
- И что? – настороженно прищурился Кортес.
- А значит, здешние туземцы уже не мавры, а индейцы, - пояснил главный штурман. – И священный боевой клич должен звучать иначе…
- Это как же? - хмыкнул Кортес, - Сантьяго Матаиндес? Так, что ли?
- Точно.
Кортес на долю секунды задумался и тут же снова вскинул кулак.
- Сантьяго Матаиндес!
- Бей индейцев!!! – счастливо взревела сходка.
***
Весь месяц после безобразного пьяного погрома в пирамидальной мечети падре Хуан Диас не знал, куда прятать глаза, – так было стыдно. Не за погром – за опасности, которым он подверг ни в чем не повинных земляков. Чтобы хоть чем-то занять ноющее сердце, он столь глубоко залез в геометрию, что уже не обращал внимания ни на сортировку золота для подарка императору, ни на составление коллективного письма Его Священному Величеству. И, как ни странно, геометрия его впервые увлекла.
Первым делом Диас переговорил со штурманами и сопоставил градусы с расстоянием в днях пути по морю, – разумеется, пока без поправок на штормы и течения. Затем он выкрал в Семпоальском храме новенький каучуковый мяч, мастерски обклеенный перьями под человеческий череп, ободрал их и аккуратно разметил ножом главные параллели и меридианы. И лишь тогда, внимательно сверяясь с таблицами, принялся наклеивать перья обратно, очерчивая границы островов и материков.
Получалось красиво, однако тут же поперла и всякая чертовщина. Великая Европа на каучуковом мяче выглядела мелкой и незначительной, а Кастилия и вовсе почти незаметной – хватило одного перышка!
- Чтоб тебя! – ругнулся падре и кинулся перепроверять таблицы.
Арифметических ошибок не было.
Он застонал, открыл книгу путевых заметок в самом начале, там, где когда-то сопоставлял выписанные из книг положения светил с днями пешего хода по степям Тартарии, и снова растерялся. Выходило так, что дикая, забытая Богом Тартария чуть ли не больше Европы! Но даже она занимала на каучуковом мяче не так уж и много места.
И тогда падре яростно крякнул и сделал главное: нанес предполагаемое место расположения Вест-Индии – ровно в семидесяти двух днях пути от Гибралтара. Он вертел обклеенный перьями мяч и так и эдак, и ни черта не понимал. Выходило так, что от побережья Вест-Индии до ее западных земель около Аравии – половина Земного Шара!
- Чертова геометрия! – расстроился падре.
Он совершенно точно знал, что Индия меньше. Намного меньше!
Можно было, конечно, обратиться за советом к Аламиносу, но падре Хуан Диас хорошо знал, как строго бдит Королевское картографическое управление за соблюдением секретности, - за длинный язык штурманам сносили головы легко и быстро… как капусту.
Он промучался три дня, в бессчетный раз проверяя каждую цифру, и с инквизиторской дотошностью сверяя положение каждого перышка на каучуковом мяче. Однако вывод был столь же математически строг, сколь и беспощаден: берег, на котором они высадились – не Индия.
«А как же Иерусалим?» – мелькнула непрошеная мысль, но падре тут же ее отогнал и быстро завернул мяч в большой кусок полотна. Побежал вдоль по улице, отыскал крытый пальмовыми листьями навес главного штурмана армады Антона де Аламиноса, ввалился внутрь, привычно благословил его и осторожно развернул свою обклеенную перьями теорию.
Главный штурман заинтересованно хмыкнул, тронул индейский мяч пальцами, узнал очертания материков… и как обжегся.
- Вы… сделали?
Хуан Диас кивнул.
- Я этого не видел, - решительно тряхнул головой Аламинос. – Все. До свидания. У меня дела.
- Значит, все правильно?.. - обмер падре.
Штурман замер.
- Зачем вам неприятности, святой отец? – наконец-то выдавил он. – Вы же не мальчишка. Должны понимать…
- Я… я ни-че-го не понимал, пока вот это не увидел… - чуть истерично хохотнул падре.
Аламинос подошел и дружески положил ему руку на плечо.
- Сожгите это и забудьте. Вот и все.
Падре издал булькающий звук и отер с лица крупную слезу.
- Знаешь, Аламинос… я шел сюда, поближе к Иерусалиму восемнадцать лет… - и вдруг разрыдался… в голос. – Боже!.. Восемнадцать лет!.. Все – коту под хвост!
***
Личное письмо Его императорскому Величеству Кортес писал четыре дня. Он знал, что рискует, в нарушение всех правил прыгая через голову аделантадо Веласкеса и даже Королевской Асьенды*. Но и вечно оставаться в мальчиках на побегушках не желал. Он уже сейчас видел шанс разом встать в один ряд с губернаторами Кубы, Эспаньолы и Ямайки.
*Асьенда Его Величества - Реал Асьенда (Real Hacienda) - королевское казначейство, в его ведении были финансы и имущество испанской короны.
Понятно, что шанс нужно было подкрепить золотом, и Кортес проделал колоссальную работу. При помощи ребят Берналя Диаса, он уговорил солдат отказаться от своих долей в пользу Короны и теперь отсылал в Кастилию почти все дары Мотекусомы. И что это были за дары! Роскошные, воистину королевские плащи из перьев колибри и кецаля, золотой диск размером с тележное колесо и сотни золотых же статуэток и украшений на сорок с лишним тысяч песо. Такое подношение Корона не заметить не могла. А значит, не могла не заметить и самого Кортеса.
Но главная изюминка была в том, что Кортес отплыл с Кубы уже ПОСЛЕ обретения Веласкесом титула аделантадо, и, следовательно, эта экспедиция была абсолютно легальной! Даже, случись разбирательство, Веласкес не стал бы настаивать на том, что Кортес присоединил новые земли и выслал Короне ее часть добычи вопреки закону – себе дороже.
Более того, теперь Кортес, как легальный первопроходец, мог смело присвоить все сделанное до него пиратскими экспедициями Эрнандеса и Грихальвы! И ни тот, ни другой до самой смерти не посмеют напомнить о своих открытиях, ибо тогда их, - бравших золото и рабов без разрешения Короны, а, следовательно, не плативших пятины, - ждет суд и виселица.
Теперь Кортесу оставалось получить одно – победу. Ту самую победу, после которой даже мысль о судебной расправе над бывшим «висельником» всем кажется кощунственной. Ту самую победу, что мгновенно возносит ее творца на самый верх установленной Господом власти над людьми.
***
Выслушав исповедь бывшего губернаторского мажордома, падре Хуан Диас принял решение мгновенно.
- Я отправлюсь на Кубу вместе с вами, Диего.
- Вы?! – обомлел Ордас. – Но почему?
Падре невесело усмехнулся. Чтобы объяснить, почему он более не хочет оставаться в этой дикой чужой стране посреди бескрайнего океана, ему пришлось бы начинать с того дня, когда он, вопреки заповедям Христовым, поклялся – достигнуть священного Иерусалима или умереть.
- Лучше скажи, чем я могу вам помочь, Диего.
- Судно-то мы захватим, - посерьезнел Ордас, - но нам нужен штурман.
- Подойдите к Гонсало де Умбрии, - мгновенно отреагировал падре. – Он согласится.
Ордас обомлел.
- Умбрия?! Вы уверены?
Падре кивнул. Ничего более, памятуя о святости исповеди, он сказать не мог.
А потом началось ожидание. Уже вышла в Кастилию нагруженная золотом каравелла. Уже число недовольных, собранных Ордасом, достигло сорока с лишним человек, а условного сигнала все не было. И лишь на четвертый день к Хуану Диасу подошел матрос.
- Сегодня после заката, - только и произнес он.
Падре кивнул и начал собираться: книга путевых записей, изрядно поношенное, но чистое белье да кошелек с двадцатью песо – больше ему никогда и не было нужно. Дождался сумерек и, следуя инструкции Ордаса, взял пустую корзину и вышел в западные ворота города – как бы к реке, помыться. Прошел берегом, быстро миновал заросли местной колючки и оказался в заранее оговоренном месте – на просторной утоптанной поляне. Огляделся и недоверчиво хмыкнул; он и не думал, что желающих вернуться так много.
- Успели… - подошел к нему Ордас и развернулся к ожидающим приказа сообщникам. – Все на месте. Теперь – в лодки.
Так же тихо, в почти полной темноте, один за другим, они тронулись по двум ведущим к берегу бухты тропинкам, слаженно приняли у состоящих в сговоре матросов лодки, сели на весла и в считанные минуты оторвались от берега на арбалетный выстрел.
- Провизии достаточно? – повернулся падре к Ордасу.
- Только то, что в трюмах, - признал тот.
Хуан Диас вздохнул. В трюмах была лишь опостылевшая, давно уже несвежая солонина, да заплесневелые сухари из кассавы.
- А пресной воды много?
- Только две бочки и не очень свежей, - озабоченно вздохнул Ордас, - но ничего… если по прямой идти, здесь до Кубы четверо суток ходу. Выдержим.
- Может, зайдем за водой на острова? – благоразумно предложил падре.
Ордас отрицательно мотнул головой.
- Нет времени. Нам важно, как можно быстрее добраться до Кубы, чтобы сообщить Веласкесу об ушедшем вперед золоте. Если послать самые быстроходные суда, можно их обогнать и перехватить у Гибралтара.
Хуан Диас удивленно поднял брови. На исповеди Ордас ничего о своих планах в отношении отправленного Кортесом золота не говорил.
- Иначе нельзя, - правильно оценил его удивление Ордас, - Корона должна получать свою долю из рук аделантадо, а не его капитанов.
Лодка стукнулась в борт небольшого суденышка, и падре, вслед за Ордасом быстро поднялся по скинутой сверху лестнице. Ощутил под ногами легкое покачивание, вдохнул свежий морской бриз и тихо рассмеялся. Это была свобода.
- Господи, наконец-то! – пробормотал он, переглянулся с таким же ошалевшим от счастья солдатом, и они тихонько рассмеялись и обнялись.
- Теперь домой…
И вот тогда раздался этот крик.
- Бог мой!
- А ну, потише! – в полной темноте скомандовал Ордас. – Что там еще случилось?
Из рубки вылетел штурман Гонсало де Умбрия.
- Штурвала нет… - с ужасом в голосе выдохнул он. – И компаса тоже…
- Как?! – оторопел Ордас и кинулся в рубку. – Ч-черт!
Падре, пытаясь понять, что происходит, растерянно огляделся и увидел огни факелов. Их были десятки – на соседних судах, на берегу, - повсюду!
- Ордас! Ты в западне! – раздался с далекого берега слабый, но отчетливо слышный в ночи голос Кортеса. – Жди утра и сдавайся.
- А если не хочешь сдаваться, - громыхнул с одного из соседних судов голос Педро де Альварадо, - можешь прямо сейчас в воду сигать. Похороним по-христиански. Обещаю.
***
Вопли пытаемых заговорщиков раздавались у здания суда весь следующий день, и «доброжелатели» только и делали, что уговаривали Кортеса не пачкать рук и на время суда и приговора уехать в Семпоалу – якобы по делам.
- Зачем тебе это надо? – вопрошал благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Они ведь запомнят!
- Мне и надо, чтобы запомнили, - отрезал Кортес.
Главный секрет власти – никогда не уклоняться ни от ссоры, ни от драки, ни от расправы Кортес выучил наизусть. И спустя еще двое суток он лично огласил короткий список тех, кого счел справедливым предать судебной расправе.
- Это несправедливо! – наперебой заорали попавшие в список. – Нас там втрое больше было!
- Я бы и вас пощадил, - строго свел брови Кортес, - но ваши преступления перед Его Величеством слишком велики. Так решила вся судейская коллегия. А я, как избранный сходкой Главный Королевский судья должен следовать закону.
Судейская коллегия из двух ребят Берналя Диаса важно закивала головами, и Кортес нахмурился и зачитал первый приговор.
- Гонсало де Умбрия… штурман… за участие в подлом сговоре против интересов Священной Римской империи… приговорен к отрубанию правой ноги по колено.
- Не-ет! – заорал штурман. – Я требую, чтобы меня судили Карреро и Монтехо, а не эти полудурки!
Но его уже тащили в центр площади.
- Хочу пояснить, - мгновенно отреагировал Кортес и нашел глазами стоящего неподалеку Королевского нотариуса. – Поскольку я поручил Карреро и Монтехо доставить в Кастилию королевскую долю, сходка выбрала новых судей – на совершенно законном основании.
- Верно, - кивнул Диего де Годой. – Все правила соблюдены.
- Они даже грамоты не знают! – верещал штурман, вырываясь из рук палачей. – Какие из них судьи?!
Но это уже никого не интересовало.
- Педро Эскудеро… приговорен к повешению за шею.
- Господи, прими душу мою грешную… - забормотал главный подручный Диего де Ордаса, покорно предаваясь в руки альгуасилов.
- Хуан Серменьо… приговорен к повешению за шею.
Почти невменяемого от перенесенных пыток Хуана Серменьо подхватили подмышки и вслед за Эскудеро поволокли к виселице.
- Падре Хуан Диас… приговорен к бастонаде. Двести ударов палкой по спине.
- А ты хорошо подумал, Кортес? – громко, на всю площадь поинтересовался падре.
- Вы нарушили закон, святой отец, - развел руками Кортес. – Судейская коллегия выяснила это совершенно точно. И я это решение одобряю и поддерживаю. Не может святой отец поддерживать бунт и мятеж против интересов Церкви и Короны.
Подошли смущенные таким приговором палачи, но падре презрительно отодвинул их связанными перед собой руками.
- Тогда пусть судейская коллегия заглянет под обложку моей книги для записей, - насмешливо посоветовал он.
- А что там? – прищурился Кортес.
- Разъяснение, сеньоры, разъяснение. Как раз по поводу интересов Церкви и Короны…
Королевские судьи переглянулись, и падре вдруг осознал, что, выдав ему охранную грамоту, Ватикан впервые за все то время, что Диас ему служил, сделал что-то действительно полезное.
Судьям принесли дневник святого отца, и они, оторвав обложку, вытащили сложенный вдвое листок пронзительно белой, почти год не видевшей солнца бумаги. Склонились над ним, с уважением потыкали черными пальцами в огромную печать Ватикана и тут же передали Кортесу.
Хуан Диас ждал.
- Падре Хуан Диас, - наконец-то справился с собой побагровевший Кортес. – Оправдан.
***
Едва разведка принесла Мотекусоме свежие новости, он собрал Тлатокан.
- Некоторые из кастилан пытались вернуться домой, - со значением произнес он.
- «Мертвые» испугались?! – восторженно охнули вожди.
Мотекусома улыбнулся.
- Сколько их было?! – наперебой загомонили вожди. – Хотя бы один из четырех есть?!
- Разведчики пишут, что тех, кто струсил, было около двух сотен. А это – каждый третий.
Вожди торжествующе переглянулись.
- Но радоваться пока рано, - предостерегающе выставил вперед ладонь Мотекусума. – Колтес всех поймал, а самых опасных казнил.
- И что ты предлагаешь? – настороженно поинтересовался Верховный судья.
Мотекусома задумчиво забарабанил пальцами по бедру.
- Разведчики предположили, что сила кастилан должна зависеть от привоза новых Громовых Тапиров и черного порошка для Тепуско.
- Да… - закивали вожди. – Это у них самое сильное оружие…
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и расстелил на циновке детально прорисованную карту бухты со старательно изображенными парусными пирогами кастилан.
- Я думаю, надо уничтожить весь их флот и ждать, - предложил он.
Вожди растерянно заморгали. Так они еще не воевали никогда.
- Это не так сложно, - все более воодушевляясь, начал Мотекусома, - я это сегодня ночью понял. Нужно выслать пироги с отборными воинами и множеством факелов, как-то забраться на борт каждой пироги… и поджечь!
Вожди восторженно переглянулись.
- А потом напасть?
- Нет-нет, - поднял брови Мотекусома. – Ни в коем случае! Потом нужно отрезать город от подвоза еды и дождаться, когда они покинут крепость… И вот тогда…
Замершие вожди выдохнули и принялись вытирать рукавами взмокшие лица. Такой тактики войны не применял еще никто.
- Ты действительно велик, Тлатоани, - за всех подытожил Верховный судья.
***
Едва Кортес выехал в Семпоалу – на встречу с вождями, в городе вспыхнула внеочередная сходка.
- Почему Херонимо повесили, а Ордас, как ни в чем не бывало, с Кортесом в Семпоалу поехал! – орали солдаты.
- Эти богатеньким сеньорам всегда все с рук сходит!
Берналь Диас дождался, когда накал достаточно возрастет, вскочил и, как бы теряя терпение, прорвался в круг.
- Братцы! – яростно стукнул он себя в грудь. – Почему мы должны вместо них кровь проливать?! Они ведь тоже присягу давали!
- Верно! – поддержали его из толпы. – Если драться, так всем!
- А если одни будут драться, а другие в сторону Кубы смотреть, толку не будет! – болезненно выкрикнул Берналь Диас.
- Да выколоть им глаза, и все! – зло и насмешливо предложил кто-то. – Чтоб не смотрели…
- Не-ет, - замотал головой Берналь Диас. – Если мы из-за паршивых гнилых каравелл друг дружке глаза будем колоть, мавры… то есть индейцы, нас мигом одолеют! Сами знаете…
- Сжечь эти чертовы каравеллы! – строго по плану заголосили со всех концов его люди. – Чтоб никто удрать не пытался!
- Правильно! Сжечь каравеллы! Идти, так до конца – всем, как один!
- Ага… - прогремел вдруг настороженный голос, - а кто потом возмещать убытки будет?
Толпа мигом смолкла и растерянно, вполголоса загомонила.
Берналь поджал губы, но тут же взял себя в руки и насмешливо прищурился.
- Ты, наверное, брат, последнюю рваную рубаху заложил, чтобы тебе каравеллу доверили…
Сходка загоготала.
- Вот и я никому ничего не должен, - развел руки в стороны Берналь Диас. – Ибо нищ, аки церковная мышь. Ну, нечего с меня взять! Нечего!
***
Каравеллы под руководством старшего альгуасила Хуана де Эскаланте разгружали целых восемь дней. Понятно, что сомнений было множество, и наиболее осторожные солдаты даже прислали к генерал-капитану целую делегацию под руководством опытного и очень уважаемого солдата Хуана де Алькантара, известного под кличкой «Старый». Но Кортес лишь развел руками.
- Вы сами знаете: сходка есть сходка. Она имеет право на все.
- Но кто за все это будет платить? – от имени делегации возразил Алькантар.
- Ты что, отвечаешь перед кем за эти каравеллы? – словами Берналя Диаса, парировал Кортес. – В долговую яму к ростовщикам влез?
- Не-ет.
- Ну, и какого черта тебе об этом думать? Твое дело – Священной Римской империи служить, а обо всем остальном пусть у сеньоров капитанов головы болят.
Делегаты растерянно переглянулись.
- Одно могу посоветовать, - усмехнулся Кортес. – Не надо жечь; можно просто посадить на мель, а все железное снять – и в кузницу.
Делегаты развернулись, и Кортес проводил их удовлетворенным взглядом. Он не только раз и навсегда решил проблему с побегами и смутой, но еще и поставил в строй добрую сотню человек – всех матросов. Но – Бог мой! – как же ему не хватало солдат!
***
Капитан Алонсо Альварес де Пинеда подошел к едва обозначенной на карте речушке под утро, незадолго до рассвета.
- Сеньор! Сеньор! – влетел в его каюту штурман. – Крепость!
- Индейская? – вскочил, протирая глаза Пинеда.
- Нет, сеньор, наша, кастильская!
Пинеда охнул и выбежал на палубу.
- Матерь Божья!
Высоченный частокол, рвы, подъемные мосты, амбразуры для артиллерии – даже в неверном свете утренних сумерек, было видно, как же великолепна эта крепость.
- Я думаю, это Эрнан Кортес, сеньор, - зачастил штурман. – Больше некому.
- Лишь бы не португальцы, - прищурился Пинеда и принял у штурмана карту. – М-да… похоже, что это Кортес.
Известия о сказочно богатой добыче, взятой Кортесом, пошли гулять по всей Ямайке сразу же после того, как его каравеллы привезли на продажу рабов, но вовсе не из-за рабов. Просто кто-то из матросов неосторожно сбыл здешнему идальго фигурку танцующей обезьянки в полторы пяди длиной – из чистого золота.
Понятно, что фигурка вмиг оказалась на столе у губернатора Ямайки Франсиско де Гарая, и уже через день Гарай вызвал к себе Пинеду.
- Пристроишься в хвост, - только и сказал губернатор.
- Не позволит, - с сомнением покачал Пинеда.
- А голова у тебя на что? – язвительно усмехнулся губернатор. – И потом, патент у меня есть; если что пойдет не так, покажешь…
Пинеда криво улыбнулся. Выданный Гараю патент Его Величества на открытие и колонизацию земель касался только тех земель, что расположены к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло. В любом ином краю Пинеда будет вне закона, и армада Кортеса из одиннадцати судов имела полное право оказать вооруженный отпор трем его каравеллам.
Однако соблазн был так велик, а слухи – особенно после доставки на Кубу каких-то особенно превосходных рабов – столь умопомрачительны, что Пинеда рискнул. Едва основав на реке Пануко небольшой городок, он со всеми предосторожностями отправился вдоль побережья и вот, на третьи сутки, отыскал. Но какое решение принять, пока не знал.
Собственно, вариантов было два, но первый – самый лучший – отпал сам собой, как только Пинеда увидел эту крепость. Оставалось высылать парламентеров и навязывать товарищеское соучастие в «разработке» этой немыслимо богатой «золотой жилы».
«Лишь бы он согласился на совместное капитанство, - подумал Пинеда. – А уж потом я найду способ его отодвинуть…» Судя по слухам, Кортес крепко рассорился с Веласкесом как раз перед отплытием, а значит, на покровительство Кубы висельник Эрнан может теперь даже не рассчитывать.
- Санта Мария! Они нас увидели!
Пинеда прищурился и удовлетворенно хохотнул. Весь берег у крепости буквально переливался огнями факелов, а на тонком, еле заметном на фоне бледного утреннего неба шпиле взвился приветственный флаг.
- Кажется, дело выгорит, - мурлыкнул под нос Пинеда и повернулся к штурману. – Армаду ставим на рейд. Всем готовиться к высадке.
Палубы всех трех каравелл загрохотали от топота десятков ног, на мачтах взвились сигнальные флажки, а едва Пинеда отправился в каюту – облачиться в парадное платье, в дверь снова ворвался штурман.
- Сеньор! Вы должны это видеть!
- Что там еще?! – раздраженно отозвался Пинеда и, на ходу застегивая камзол, выбрался наружу. – Ну?
- Посмотрите вон туда, - указал штурман.
Пинеда пригляделся, и ничего не увидел.
- Где?! Куда смотреть?
- Да, вон же, вон!
И в этот миг солнце, самым краешком своим, вышло из-за холмов.
- А это еще что?!
У берега, омываемые пенистыми волнами, стояли каравеллы.
- Раз… два… три… - считал штурман. – Санта Мария! Все одиннадцать!
Пинеда растерянно моргнул. Он и сам уже видел, что здесь, по ватерлинии вросшая в песок и уже порядком разбитая прибоем, стоит вся армада Кортеса.
- Господи! Кто мог сделать такое? – выдохнул штурман.
Внутри у Пинеды все оборвалось.
- Всем назад! – заорал он. – Отменить высадку! Немедленно назад!
Кроме капитана армады Эрнана Кортеса, правом уничтожить суда, отрезая все пути к отступлению, не обладал никто. И Пинеда уже представлял себе, что ждало бы его флот, а затем и его самого, если бы он поверил призывным береговым огням.
***
Кортес двинулся вдоль берега вслед за судами Пинеды немедленно. Он знал, что этот шакал все равно попытается встать на его земле – хотя бы одной ногой. И не ошибся. Уже спустя сутки ему удалось выловить разведчиков Пинеды, и, когда он пригрозил поджарить им пятки, то узнал об армаде главное: на трех судах приплыли двести семьдесят свежих солдат.
Санта Мария! Что только он не испробовал! Под прицелом арбалетов заставил пленных вернуться на берег и махать руками, приглашая всех высадиться. Сам со своими лучшими людьми переоделся в платье ямайских самозванцев, пытаясь захватить отвалившую от капитанской каравеллы шлюпку. Но Пинеда слишком хорошо понял, и что происходит, и с кем едва не связался.
Оставалось возвращаться в Семпоалу – без добычи.
***
Когда, спустя четыре дня, круглосуточно бегущие гонцы, сообщили об уничтожении мертвецами всех одиннадцати парусных пирог, Мотекусома не поверил.
- Разведка уверена, что это не хитрость? – принялся он судорожно разворачивать документы. – Может быть, они уничтожили маленькие пироги? Те, что без парусов…
И осекся. На великолепно исполненных рисунках были отображены все этапы, а идущий сбоку текст сухо и точно комментировал происходящее.
- Что случилось? – подошла Сиу-Коатль.
- Посмотри, - сунул ей документы Мотекусома и схватился за голову.
- Я ничего не понимаю… - растерянно пробормотала Сиу-Коатль, быстро просматривая рисунки. – Они что – сошли с ума?
Мотекусома досадливо крякнул, вскочил и заходил по комнате – из угла в угол.
- Может, я чего-то не понимаю, - вдруг рассмеялась Женщина-Змея, - но ты ведь получил как раз то, что хотел!
- Да, - мрачно отозвался Мотекусома.
- Ну, так убей их!
Мотекусома резко остановился и притянул ее за плечи к себе.
- А что, если я ошибся?! А что если они еще сильнее, чем я думал?!
- Убей их, - повторила Сиу-Коатль. – Просто убей – и все. И отпусти меня, мне больно!
Мотекусома как очнулся и медленно выпустил старшую жену.
- Я боюсь… - тихо проговорил он, - что теперь просто убить уже мало, и за ними все равно придут другие.
- Ты слишком часто стал бояться, - потирая плечи, покачала головой Сиу-Коатль. – Уйди, если боишься. У тебя столько племянников! Любой согласится стать Великим Тлатоани.
- Они еще мальчишки… - вздохнул Мотекусома. – Только драться и умеют. А мне нужно сделать так, что кастилане остановились. Понимаешь? Чтобы более ни одно их судно не смело пристать к этой земле.
- И как ты этого добьешься? – с подозрением уставилась на явно заговорившегося мужа Сиу-Коатль.
- Для начала замирюсь с Тлашкалой, - поджал губы Мотекусома.
Сиу-Коатль обмерла.
- Ты с ума сошел!
***
Этой ночью Марина снова залезла к нему под одеяло. Переплела свои крепкие, изящные ноги с его ногами и прижала голову к плечу.
- Почему Колтес не идет в Тлашкалу?
Кортес рассмеялся.
- Лучше расскажи, откуда ты такая взялась?
- Малиналли – дочь своей мамы, - серьезно ответила Марина. – А больше Колтесу знать не надо.
- Вот и тебе не надо знать, почему я не иду в Тлашкалу, - в тон ей отозвался Кортес.
- Если Колтес возьмет дочку вождя Тлашкалы, Мотекусома сделает вот так, - перевернулась она на спину и смешно раскинула ноги в стороны.
Кортес хохотнул и подмял ее под себя.
- Ты не ошибся? – иронично подняла бровь индианка. – Я – не Мотекусома.
- Ты – то, что мне нужно, - впился губами в молодую упругую грудь Кортес.
***
Через два дня Кортес оставил в крепости Вера Крус только больных, убогих и ненадежных и вышел в Семпоалу.
- Я поставил править крепостью и всем этим краем своего родного брата Хуана де Эскаланте, - объявил он и для пущего веса добавил: – если что пойдет не так, обращайтесь к нему, он победит любого врага.
Вожди уважительно глянули в сторону Эскаланте; родной брат самого Колтеса-Малинче это и впрямь была значительная фигура.
Из Семпоалы, взяв у толстого вождя в подмогу две сотни носильщиков – тащить на себе артиллерию, да четыре тысячи отборных воинов – так, на всякий случай, Кортес и выдвинулся в Тлашкалу.
Понятно, что падре Хуан Диас думал недолго и присоединился к солдатам в первый же день. Торчать за частоколом крепости, все время думая о том, как он, думая попасть в Иерусалим, оказался на другой стороне земли, было хуже, чем даже идти в неизвестность. И в выборе не ошибся: в этом походе вообще всем было на удивление хорошо.
Сгрузившие поклажу на семпоальских носильщиков солдаты шли налегке; силы оставались, а потому все они нет-нет, да и позволяли себе побаловаться с местными прелестницами. Из тысяч вышедших в поля – надламывать початки маиса – индианок попадались очень даже ничего. Да, и в заросших виноградом и вишней чистеньких беленьких городках их встречали, как родных, наперебой называя своими зятьями и стараясь угостить повкуснее. Даже брат Бартоломе, чувствовал себя чуть ли не Иоанном Златоустом. Полуграмотный монах в каждом селении просил Кортеса уступить ему на время Агиляра и Марину и чуть ли не до полуночи пересказывал дикарям сильно урезанную версию Ветхого Завета, вызывая массовое восхищение и по-детски настойчивые требования быстрее рассказать, чем там все закончилось.
А потом они вышли на перевал, и все мигом переменилось. Селения сразу исчезли, а с близких, рукой подать, заснеженных вершин засвистело так, что, сколько падре ни кутался, пронизывало до костей. Затем небо затянуло черными тучами, и пошел дождь, затем забарабанил по каскам крупный, с фасолину, град, и, в конце концов, их даже присыпало снежком.
Застывшие вконец солдаты богохульничали и пытались согреть закоченевшие руки подмышками и чуть ли не между ног. Но даже когда они обнаружили огромные запасы дров у стоящего при дороге пирамидального храма, радость была подпорчена. Греться у огня было еще можно, а вот сварить простейшую похлебку не выходило.
- Даже не пытайтесь, - мгновенно сообразил, отчего стоит такая ругань, падре Хуан Диас. – Здесь на высоте вода при другой температуре кипит.
Солдаты уставились на святого отца непонимающими глазами, и он крякнул и объяснил доходчивее:
- Волей Божьей, чем к небу ближе, тем меньше надо о брюхе думать. Просто горячей водички попейте, и хватит с вас.
Солдаты переглянулись… и смирились.
А потом было три дня пути по стылой каменистой пустыне, а затем – новый перевал и первое селение – уже в землях Мотекусомы.
- Куда идешь? – перевели Агиляр и Марина первые слова здешнего вождя.
- Бог даст, к Мотекусоме, - осторожно ответил Кортес. – В гости…
Вождь внимательно оглядел его стальной шлем и узкий кастильский кинжал.
- Без приглашения можешь не пройти… в гости.
- Почему?
Вождь улыбнулся.
- Столица стоит на острове посреди озера… - перевел Агиляр. – И ведут к ней три дамбы. И в каждой по четыре-пять подъемных мостов… пока еще никто не прошел.
Внимательно слушающий каждое слово падре Хуан Диас достал подклеенную во многих местах книгу для путевых записей. Он о столь хорошо укрепленных городах даже не слышал.
- Там каждое здание – крепость, - спокойно, со знанием дела, продолжил вождь. – Крыши – площадки для лучников. Каналы – преграда для меченосцев. Не-ет, без приглашения не пройти.
Кортес на секунду задумался и вдруг широко улыбнулся и развел узкие ладони в стороны.
- Я пришел с миром. Думаю, пока дойду, Мотекусома это поймет.
Вождь внимательно выслушал перевод и усмехнулся.
- Ты говоришь не то, что делаешь. Если ты пришел с миром, ну так иди к Мотекусоме через наши земли, через Чолулу. Почему ты идешь в Тлашкалу?
Едва Агиляр это перевел, наступила такая тишина, что стало слышно, как там, за стенами отчаянно пытаются отогнать солдаты облепивших лошадей местных мальчишек. А Кортес все молчал и молчал.
И тогда Марина что-то произнесла.
Вождь удивился и переспросил, но тут же получил подтверждение и приложил руку к сердцу.
- Вождь извиняется за нетактичное обвинение мужа высокородной Малиналли в злом умысле, - перевела Марина, а затем и ни черта не понимающий Агиляр.
И тогда Марина перешла на кастильский – на людях впервые.
- Малиналли объяснила, что в Тлашкале у нас племянники. Колтес не обиделся, что Малиналли сказала это сама?
Капитаны переглянулись. Такой наглости от – пусть высокородной, пусть и спящей с генерал-капитаном, - и все-таки рабыни они не ожидали. И только знающий, как уважаются здесь родственные связи, Кортес лишь улыбнулся.
- Умница, Марина, умница. Хороший козырь…
***
Тлатокан отреагировал на желание Мотекусомы замириться с Тлашкалой взрывом.
- Ты с ума сошел, Тлатоани! – забыв о приличиях, брызгал слюной Верховный судья. – Такого позора еще никто не допускал!
- Ты забыл, сколько наших воинов они принесли в жертву своим богам! – не отставал Какама-цин. – И что теперь – все это Тлашкале простить?!
- Да, - кивнул Мотекусома.
Вожди оторопели.
- Что ты сказал?! – опомнился первым Верховный судья.
- Да, простить, - повторил Мотекусома.
Вожди пооткрывали рты и переглянулись.
- А как же честь?
Мотекусома склонил голову, долго думал, а потом совершенно серьезно произнес:
- Лучше бесчестие вождя, чем гибель его народа.
Теперь уже замолчали вожди – тоже надолго. А потом Верховный судья переглянулся с остальными и покачал головой.
- Твой старший брат Мальналь-цин был бы куда как более достойным правителем.
Мотекусома стиснул челюсти, но Верховный судья даже не заметил, как ему больно.
- Наше терпение истощилось, Мотекусома. Мы будем переизбирать Великого Тлатоани. И следующим будешь не ты.
Мотекусома замер и заставил себя собраться.
- Я знаю, - почти спокойно кивнул он. – Но время у меня еще есть.
***
Это было странно, но, потеряв надежду увидеть Иерусалим при жизни, падре Хуан Диас словно вышел из тюрьмы и с удивлением обнаружил, сколь многие вещи ему интересны. Взял у Кортеса переводчиков, переговорил с местными жрецами и тут же напросился осмотреть их пирамидальный храм. И не без оторопи отметил, что столько старых, выбеленных временем черепов не видел еще нигде. Здесь их были сотни… тысячи!
- Это наши враги, - с гордостью указал на груды черепов главный жрец. – Поэтому-то наш город столь прославлен.
Падре понимающе кивнул. Если сложить в одном месте черепа всех врагов католической церкви, наверняка выйдет, что и Рим не менее славен.
- Переведи ему, - повернулся падре к Агиляру, - что Бог гораздо более радуется смиренному духу своего раба, нежели убиенному телу его недруга.
Вожди растерянно заморгали, и падре досадливо поморщился, - его снова не понимали.
Вообще, понятие «раб» несло у индейцев совершенно дикий смысл. За редким исключением, вроде Агиляра, раб – это взятый в плен воин, сидящий в клетке и нетерпеливо ждущий, когда жрецы с почестями принесут его в жертву. Хуже того, дикари высокомерно считали себя прямыми потомками богов и термин «раб Божий» вызывал в них истерический смех.
- Ты глупый совсем, кастиланин! – хохотали жрецы. – Чтобы стать божьим рабом, надо сначала вступить с ним в войну! Затем попасть в плен… и уж потом…
То же происходило и со словом «золото». По странной иронии богов, деньгами у дикарей служили похожие на овечий помет бобы какао, из которого они варили совершенно омерзительный на вкус напиток, а столь вожделенное для кастильцев золото индейцы иначе как «божьим дерьмом» не называли, – наверное, из-за цвета.
- Если бы ты рискнул попробовать какао, - уверяли жрецы, - ты бы уже не поменял его на все золото земли!
И уж совершенный кавардак возникал, едва падре Диас касался понятия Троицы или противостояния Сатаны – Творцу всего сущего. По их версии, лиц у Бога было не три, а четыре, и власть над миром периодически переходила от одного лица к другому – так же, как сменяются времена года или суток.
Нечто подобное происходило и сейчас. Падре начал объяснять теософскую суть креста, но индейцы тут же все извратили. Едва увидев крест, жрецы радостно закивали и показали, как точно соотносятся стороны креста с количеством тепла, приходящего со всех четырех сторон света.
Падре пошел дальше и рассказал о крещении, исповеди и причастии. Жрецы переглянулись и восторженно, наперебой забалаболили: у них все точно так же! А стоило расспросить, и оказалось, что исповедуются они, большей частью, два раза в жизни, – когда принимают крещение, да перед смертью.
Падре досадливо рыкнул и понял, что пора переходить к самому основному. Коротко рассказал, как Сеньор Наш Бог запретил Иакову приносить в жертву своего сына, но и здесь получил столь же иллюзорное «понимание».
- Раньше, когда мы были дикими, как людоеды с островов, - перевели Марина и Агиляр, - мы тоже проливали кровь своих родственников. Но Уицилопочтли запретил это – раз и навсегда. Теперь мы охотимся только за чужаками.
- Но ведь в лице Господа чужаков нет… - осторожно продолжил мысль падре, - а все люди – братья. Как же можно убивать брата своего?
Жрецы дружно рассмеялись и начали тыкать руками в кинжал на поясе Агиляра.
- Они говорят, - смутился переводчик, - что впервые видят столь хорошо вооруженных миролюбцев.
На том и расстались. А спустя два дня, убедившись, что посланные в Тлашкалу послы мира уже не вернутся, Кортес отдал приказ выдвигаться вперед.
***
Мотекусома добивался встречи с тлашкальцами три дня, и лишь на четвертое утро с лично приехавшим на золоченых носилках и вставшим лагерем у самой границы Тлашкалы Великим Тлатоани вражеского Союза согласились переговорить.
- Что тебе нужно? – на скорую руку исполнив ритуал приветствия, перешел к делу Шикотенкатль – тот самый молодой вождь, что обыграл Мотекусому.
- В твои земли движутся четвероногие, - сразу же принял эту сухую манеру переговоров Мотекусома.
- Знаю, - кивнул Шикотенкатль.
- Я предлагаю перемирие, чтобы мы вместе могли убить их, - заглянул ему в глаза Мотекусома.
Эти глаза его были полны презрения и превосходства.
- Сам справлюсь, - отрезал молодой вождь.
Мотекусома удержал готовый прорваться наружу гневный всплеск.
- Тисапансинго не справился, - напомнил он.
- Там никогда не умели воевать, - отрезал Шикотенкатль.
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и вытащил из кожаного футляра документы – самые важные из тех, что у него были.
- Смотри, Шикотенкатль, - развернул он первый. – Это донесения купцов. – За три года четвероногие трижды разорили почти каждый прибрежный город – от самого Косумеля.
Шикотенкатль дернулся, было, посмотреть, но удержался и высокомерно усмехнулся.
- Что знают купцы о войне?
- Кастилане уничтожили все свои парусные пироги, - развернул Мотекусома следующий лист. – Я думаю, они отрезали себе путь назад.
Молодой вождь не выдержал, – кинул-таки на отлично исполненный рисунок быстрый взгляд, и вновь исполнился высокомерия.
- Правильно сделали. Пироги мертвым ни к чему.
Мотекусома сокрушенно цокнул языком, но упрекать вождя в зазнайстве не стал.
- Разреши моим воинам воевать рядом с твоими.
- Ни за что.
Мотекусома на миг – не более – стиснул челюсти, но тут же взял себя в руки.
- Хорошо. Пусть они воюют с четвероногими под твоим руководством. Ты будешь ими командовать, больше никто!
Брови Шикотенкатля поползли вверх.
- Я? Твоими?
- Да, - твердо кивнул Мотекусома. – Я дам тебе право казнить всякого, кто ослушается.
Молодой вождь покраснел. Предложение было исключительно лестным. Но он и тут нашел подвох.
- А потом все будут говорить, что Шикотенкатль настолько испугался кастилан, что попросил подмоги у Мотекусомы? Ну, уж нет!
Мотекусома вспыхнул… и все-таки снова удержался.
- Я поставлю свои войска на самой границе, - стиснув кулаки, известил он. – Понадобятся, - бери. Орлы и Ягуары – сам знаешь, каковы они в бою. И еще…
Он быстро свернул документы в трубочку, сунул их в футляр и с поклоном положил перед юным вождем.
- Это тебе. Здесь о кастиланах самое важное, что знаю о них я сам.
Шикотенкатль отвел глаза. Похоже, он уже понимал, что Мотекусома и правда не собирается подминать его под себя, но отказаться от всего только что сказанного было для молодого вождя уже немыслимо.
***
После первых же двух стычек с тлашкальцами, стало ясно, что это – не Тисапансинго. Да, здешние индейцы, как и везде, старались не убить врага, а взять в плен, но вот в стойкости и военном мастерстве превосходили соседей на голову.
- Значит, так, - хрипло помогал переосмысливать тактику ближнего боя Альварадо, - действуем по-итальянски.
Конная разведка переглянулась.
- Сюда смотреть! – рявкнул Альварадо и вскочил на коня. – Бьем только в лицо!
Он взвесил в руке длинное тяжелое копье и сделал отточенный многократной тренировкой удар.
- Ни в коем случае не в хлопковый панцирь, - застрянет!
Разведчики усмехнулись. Это они и сами знали.
- А если копье перехватили рукой, делаем так…
Альварадо повернул коня кругом, четко показывая, как вместе разворотом всадника, проворачивается в руках противника и копье.
- Ни за что не удержит!
- А если он сумеет перехватить? – раздалось из гущи отряда.
- Зажми копье подмышкой и тащи его за собой, - тут же продемонстрировал Альварадо. – Это же азбука! Что вы, как дети?!
Разведчики загудели.
- И держаться всем вместе! Чтобы не вышло, как с Педро де Мороном!
Воины потупились. Морона – отличного наездника подвела самонадеянность. При поддержке всего двух товарищей он врезался в ряды врага, и лошадь была убита, а всадника мигом связали, взвалили на спины и потащили прочь.
Лишь с огромным трудом уже простившегося с жизнью Морона спасли, но вот лошадь… тлашкальцы мгновенно сообразили, какую удачу даровали им боги, точно так же подхватили Громового Тапира и, несмотря на яростные попытки Альварадо отбить павшего боевого товарища, мгновенно уволокли коня в глубокий тыл.
Как спустя несколько дней сообщили пленные, внушающего суеверный ужас Громового Тапира воины-гонцы расчленили, а части тела и особенно голову пронесли по всем селениям, объясняя, что если даже это чудовище можно отправить к праотцам, то уж якобы сбежавших из преисподней «мертвецов» – тем более.
Это и было самым опасным.
***
Все шло даже лучше, чем думал Шикотенкатль. Пронесенная сначала по войскам, а затем и по самым отдаленным горным селениям голова Громового Тапира произвела колоссальное впечатление. И когда войска сошлись под Теуакасинго, тлашкальцы уже не боялись – ни лошадей, ни, тем более, кастилан. Бойцы даже делали ставки на то, чей отряд первым убьет очередное чудовище и, как сообщили вождям наблюдатели, ранили не менее четырех свиноподобных гигантов.
Определенно были потери и среди самих кастилан. Нет, пока Шикотенкатль трупов не видел; наученные горьким опытом с павшей лошадью и, поддерживая о себе славу давно уже мертвых, и в силу этого бессмертных «духов», кастилане хоронили солдат в обстановке полной секретности. Но опять-таки наблюдатели утверждали, что серьезные ранения получили никак не менее полусотни врагов. Да, и отступали «мертвецы» с поля боя у Теуакасинго, пусть и в полном порядке, но явно потрясенные своим внезапным и страшным разгромом.
И только избалованные символическими войнами с Мотекусомой старые вожди и особенно предводитель союзников Чичимека считали, что цена войны уже слишком высока.
- Мои воины ранили четверых мертвецов, - напирал Чичимека, - а потеряли убитыми восемьдесят! А главное, не напрасны ли наши потери? Я еще не видел ни одного убитого врага! Может, они и впрямь бессмертны?
Но Шикотенкатль не считал нужным слушать выжившее из ума старичье.
- Бессмертный – еще не значит, непобедимый! – отрезал он. – Если они духи, то пусть отправляются обратно в преисподнюю, а в моей Тлашкале им делать нечего!
- Ты слишком самоуверен, - покачал головой Чичимека, и старые вожди, соглашаясь со сказанным, сдержанно закивали.
- А вы все слишком пугливы, - парировал Шикотенкатль и с усмешкой оглядел стариков.
Вожди обиженно засопели.
А потом «мертвецы» засели в брошенной крепости, боясь даже высунуть нос, и Шикотенкатль с удовольствием прослушал последние военные сводки и подозвал гонца.
- Пойдешь по западной дороге. Там у наших границ найдешь отряды мешиков – Ягуары и Орлы.
Гонец мгновенно напрягся.
- Скажешь им, Тлашкала уже бьет тех, кого они так испугались. Пусть убираются домой.
Гонец скрылся, и Шикотенкатль повернулся к своему лучшему другу – Иш-Койотлю.
- Пора кастиланам принять наши покаянные дары. Как думаешь?
Иш-Койотль рассмеялся. Слухи о том, что «гости» уже сожрали в брошенных селениях всех собак и перешли на человечину, были весьма настойчивы и небезосновательны – трупы со срезанным с ягодиц жиром находили вслед за кастиланами почти повсюду.
- Возьми с собой всех, кого сочтешь нужным, и съезди к ним, - кивнул Шикотенкатль. – Пора дать «мертвецам» понять, кто они здесь, и что их ждет.
Иш-Койотль расцвел. Такого почетного поручения он ждал давно.
***
Израненный, обложенный примочками из топленого человечьего «масла» – за неимением лампадного – Кортес, как всегда, сидел на индейском барабане и доедал последнего щенка.
- Мы проигрываем, Кортес, - тихо произнес не отрывающий взгляда от наскоро прожаренной щенячьей лапки Гонсало де Сандоваль.
- Знаю, - мрачно отозвался генерал-капитан.
- Мы уже потеряли сорок пять человек, - проронил Диего де Ордас.
- Я помню, - кивнул Кортес и швырнул обглоданные дочиста кости в огонь.
- Лошади изранены, - склонил огненную голову Альварадо. – А от твоих послов никакого толку.
Кортес поджал губы. Он возвращал плененных в боях вождей уже трижды – с четко зафиксированными Королевским нотариусом дарами, каждый раз требуя лишь одного – мира. И каждый раз получал из Тлашкалы твердое «нет».
Но хуже всего было то, что они стремительно проигрывали. Судя по оценкам разведки, Тлашкала выдвинула против них порядка четырех тысяч воинов – опытных, привычных к горам, а главное, сытых. Те четыре тысячи семпоальцев, что он взял с собой, в бою с тлашкальцами сравниться не могли, а кастильцев было слишком уж мало – триста пятьдесят душ.
Даже лошади уже не приводили врага в ужас. Их военные вожди определенно изучали особенности Громовых Тапиров, а местами уже опробовали в деле новую, специальную тактику боя против конницы. Они нападали ночами и подходили так тихо, что если бы не натасканные на запах индейца еще на Кубе и регулярно поощряемые человечиной собаки, его отряд можно было перебить уже раза три-четыре.
А еще и артиллерийский боезапас… Кортес тяжело вздохнул, - как только они вошли в эти земли, доставка пороха и ядер сразу же стала невозможной, - тлашкальцы просто перекрыли дороги. И, сколько он еще продержится, было не столько вопросом личной отваги и вооружения, сколько времени…
- Тлашкальцы! – заорали часовые, и Кортес встрепенулся.
Стоящий на взгорке разведчик отчаянно махал укрепленным на копье флажком, и эта весть мгновенно разлеталась по всему лагерю.
- Подъем! – вскочил Кортес. – К оружию!
- Нет-нет, подожди, - озабоченно тронул его за рукав Ордас. – Это не нападение!
Кортес пригляделся, и в его груди прошла горячая волна.
- Сеньора Наша Мария! Наконец-то!
Разведчик определенно показывал знак «идут парламентеры».
***
Собственно парламентер был один – высокий, самоуверенный индеец. Выполнив обязательный ритуал приветствия, он знаком приказал носильщикам разгрузить дары в трех местах, и Кортес недоуменно переглянулся с капитанами. Такого он еще не видел.
Справа стояли четыре страшные морщинистые старухи. В центре лежали огромные, учтиво вскрытые носильщиками тюки, доверху набитые цветастыми перьями и мелкими, похожими на зерна какао шариками копала – главного здешнего благовония. Ну, а слева стоял мешок с маисом… и раскрашенный перьями под череп каучуковый мяч для здешней игры.
- Я что-то не пойму, - насторожился Кортес. – Это что?
Агиляр принялся переводить, но Марина оборвала его скупым жестом.
- Отошли их назад, Колтес, - процедила она – уже на кастильском. – Или убей.
- Ну-ка, объясни… - потребовал Кортес.
Марина ухватила Агиляра за ворот и подтянула ближе.
- У Малиналли мало слов. Скажи Колтесу то, что Малиналли скажет.
- Это насмешка, Кортес, - глотнув, начал переводить Агиляр. – Если вы – злые духи, говорят они, возьмите в жертву и сожрите старух. Если вы добрые, украсьте головы перьями и вдыхайте дым от копала. А если вы люди, поешьте напоследок маиса, потому что скоро право принести ваши сердца в жертву разыграют на стадионе.
По спине Кортеса словно пронесся ледяной ураган, и он привстал с барабана.
- Взять их.
***
Сначала закричали стоящие на каждом холме дозорные, затем – воины, а когда Шикотенкатль вышел из походного шалаша и увидел поддерживающих один другого соплеменников, он заорал и сам.
- Иш-Койотль! Что это?! Что с тобой, брат?!
Иш-Койотль покачнулся и протянул руки вперед. На месте кистей торчали перетянутые бечевкой, чтобы посол не истек кровью по пути, розовые обрубки. А кисти… связанные в пару кисти свисали у него с шеи, - как и у всех остальных.
- Что это?! – протер глаза Шикотенкатль.
- Его ответ… - выдавил друг и побрел в сторону.
- Куда ты?!
Иш-Койотль приостановился, покачнулся, и привязанные к шее отрезанные кисти ударили его в грудь.
- Скажи, Шикотенкатль… как я возьму в руки копье?
Шикотенкатль не знал.
- А как я обниму любимую?
Шикотенкатль растерянно мотнул головой.
- Я теперь кто? Мужчина? – произнес Иш-Койотль. – Или меня будут кормить старухи? До конца дней…
Внутри у Шикотенкатля все оборвалось. Он мог предположить, что парламентера убьют. Или принесут в жертву. Но только не это…
- Помоги мне, Шикотенкатль, - попросил друг и вдруг болезненно рассмеялся. – Мне даже петлю сделать нечем.
И тогда Шикотенкатль закричал еще раз – горько и страшно. Размазывая руками слезы, кинулся к шалашу, выдернул скрепляющую кровлю веревку и стремительно вернулся назад. Стараясь не разрыдаться, перекинул веревку через толстую ветку старого дерева, бережно, под руку подвел друга к петле.
- Прости меня, Иш-Койотль.
- Помоги мне, Шикотенкатль, - вместо ответа пробормотал друг и вытянул шею, сколько мог.
***
Спустя минуту, когда друг уже полетел на север, в страну предков, к сидящему под деревом Шикотенкатлю подошли.
- Сынок…
Военный вождь тлашкальцев поднял голову.
- Чичимека отложился, и вместе с ним ушли домой еще четыре недовольных тобою вождя, - тихо произнес отец. – Пора просить помощи у Мотекусомы. Своими силами нам уже не справиться.
И тогда Шикотенкатль – вопреки всем запретам – заплакал. Потому что сегодня пошел бы на союз даже с Мотекусомой – лишь бы отомстить. И потому что сам же… буквально вчера… с позором выставил отборные отряды Орлов и Ягуаров назад, в Мешико.
***
Мотекусому лишали титула по всем правилам. Сначала осмелевший Змеиный совет внимательно рассмотрел все обстоятельства дела и – с перевесом в один голос – дал свое одобрение на детальное расследование преступлений своего правителя, и только затем Тлатокан, опираясь на полученное разрешение, начал предъявлять обвинения – одно за другим.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в том, что солгал Тлатокану.
- Это так, - кивнул Мотекусома.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в тайных сношениях с приморскими врагами Союза.
- Это так, - признал Тлатоани.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в попытке оказать помощь нашим самым заклятым врагам – Тлашкале.
- Да, я это сделал.
Верховный судья повернулся к остальным членам Тлатокана.
- Он признал все три обвинения. Что вы решите?
- Сместить, - решительно произнес Какама-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тескоко.
- Сместить, - отвел глаза в сторону Тетлепан-кецаль-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тлакопана.
- Сместить, - глухо проронил Иц-Кау-цин, военный правитель Тлателолько и Повелитель дротиков.
И тогда Мотекусома поднял глаза. Оставался лишь один, кроме него самого, член Тлатокана – его главная жена Сиу-Коатль. И она молчала.
Мотекусома вдруг вспомнил свое последнее откровение – там, в Черном доме, во время путешествия по слоям всего мироздания. Он усмехнулся; боги прямо сказали, что главным виновником его падения будет женщина, очень родовитая женщина…
- Сместить, - поджала губы жена.
***
Все понимали, насколько сложной будет процедура передачи власти. Ибо тому, кто станет новым Тлатоани, придется либо брать от каждого племени новую жену, - как залог будущих братских отношений, либо, если свободных дочерей у главного вождя не будет, добиваться развода нужной женщины с Мотекусомой и брать в жены ее. Но иного выхода никто не видел.
А спустя час, когда Тлатокан, в присутствии лишенного голоса, но обязанного оставаться вплоть до завершения Мотекусомы, горячо обсуждал кандидатуру нового правителя, из Тлашкалы прибежал военный гонец.
- Впустить, - распорядился Верховный судья.
Мокрый, разгоряченный бегом гонец вошел и, по обычаю не глядя в глаза Мотекусоме, протянул пакет.
- Я возьму? – спросил разрешения бывший Тлатоани. – Или кто-то из вас возьмет?
- Возьми ты, - разрешил Верховный судья и на всякий случай отодвинулся.
Объяснять гонцу, что происходит, было некогда, а право убить всякого, кто посягнет на военную почту Великого Тлатоани, он имел.
Мотекусома принял почту, вытащил послание из футляра, развернул, и его обдало могильным холодом.
- Тлашкала пала, - мгновенно севшим голосом произнес он.
- Что?! – не поверили своим ушам члены совета.
- Но это еще не все, - поджал губы Мотекусома. – Их вожди хотят отдать своих дочерей вождям четвероногих.
Члены совета потрясенно замерли. Они знали: если это произойдет, все тлашкальские племена станут военными союзниками кастилан.
***
Кортес встречал послов, как всегда, - сидя на небольшом индейском барабане, и сначала к нему пришли добравшиеся первыми вожди окрестных сел. Подойдя прежде всего к переводчице и выразив ей глубокое почтение, они многословно объяснили, что, будучи окружены вечным обманом со стороны Мотекусомы и прочих недостойных людей, наивно и преступно не могли поверить в добрые намерения отважного мужа высокородной Малиналли.
Кортес чертыхнулся; это ему уже стало надоедать.
- Марина! – оборвал он переводчицу на полуслове, - что, черт подери, происходит?! Почем они все время сначала идут к тебе, а уж потом – ко мне?!
- Здесь много моей родни, - быстро перевел Агиляр. – А больше ничего не происходит.
Кортес хотел вспылить, но глянул в округлившиеся маслины девчоночьих глаз и рассмеялся.
- Ладно! Бог с тобой! Лишь бы дело шло.
А едва щедро одаренные синими стеклянными бусами вожди откланялись, ему доложили, что идут послы Мотекусомы.
- Как?! – не поверил Кортес. – Ты не ошибся? Не Тлашкалы?
- Нет, - замотал головой запыхавшийся дозорный. – У Тлашкалы знак – белый орел, да, и больно уж эти послы богато одеты… не чета тлашкальцам.
У Кортеса перехватило дыхание.
- Приглашай.
Он готовился к этой встрече несколько месяцев, а все еще не был готов. Настолько не готов, что когда послы подошли, невольно вскочил с барабана и буквально заставил себя сесть и принять расслабленную и по возможности царственную позу.
Они и впрямь были одеты роскошно. Невиданных расцветок и немыслимо скроенная одежда красиво переливалась при каждом движении, волосы были напомажены и скручены в замысловатые прически, и уж держались они, что папские легаты.
- Позволь вручить тебе, Элнан Колтес, подарки Великого Тлатоани, - сразу же после ритуального приветствия перевели Марина и Агиляр.
- Они знают мое имя? – оторопел Кортес.
Никто из индейцев никогда не называл его полным именем, - или кличка «теулес», что означало то ли «дух», то ли «бог», или «вождь кастилан», а чаще всего, «Малинче» – муж Марины.
- Великий Тлатоани многое знает, - перевели Марина и Агиляр.
Кортес растерянно крякнул. Полным именем его называли очень и очень немногие, и он уже представлял себе, скольким людям и сколько дней подряд нужно было собирать сведения, чтобы отыскать человека, услышавшего и запомнившего его полное имя.
- А знает ли Великий Мотекусома Шокойо-цин, - решил он козырнуть и своей осведомленностью, - сколь велик и мой повелитель – дон Карлос?
- Чтобы вырастить таких сильных сынов, и отец должен быть могуч, - не без труда перевели дипломатически уклончивый изыск Марина и Агиляр.
Кортес взволнованно выслушал и сделал еще один шаг на сближение.
- Тогда почему Великий Тлатоани так и не нашел времени, чтобы назначить мне прием?
Послы ответили мгновенно.
- А разве у самого Элнана Колтеса выдался свободным хоть один день?
И тогда Кортес рассмеялся; он понимал, какая превосходная выучка должна стоять за этими столь же стремительными, сколь и уклончивыми ответами. А едва он решил сделать и третий шаг на сближение, дозорный сообщил, что идут парламентеры из Тлашкалы.
Кортес обмер: шанс был воистину божественным.
- Приглашай, - хрипло распорядился он.
Послы переглянулись, но что происходит, им перевести было некому. И лишь когда появился Шикотенкатль, они вздрогнули и замерли, а тишина воцарилась такая, что, казалось, щелкни кресалом, и все взорвется.
Высокий, выше многих в отряде Кортеса, Шикотенкатль повел широкими, плечами – так, словно ему не хватало места, и склонил непроницаемое, изрытое шрамами лицо.
- Я пришел от имени своего отца и Машишка-цина и всех остальных вождей Тлашкалы с изъявлением покорности, - перевели Марина и Агиляр. – Ты победил.
Кортес глотнул. Еще сутки назад он так не думал.
- Много времени Тлашкала окружена жадными и злобными врагами, - покосился военный вождь в сторону послов Мотекусомы, - а посему и получилось прискорбное столкновение с вами. Мы об этом сожалеем.
- Сожаления мало, - понял, что можно давить, Кортес, и переводчики мигом донесли эту короткую мысль до тлашкальца.
Лицо Шикотенкатля на мгновение дрогнуло и снова стало непроницаемым.
- Мы просим тебя стать нашим зятем, - так же бесстрастно произнес он. – Вместе мы победим любого врага.
И вот тогда дрогнули лица послов Мотекусомы. Язык Тлашкалы был и их языком.
- Я подумаю, - демонстрируя глубокую удовлетворенность, кивнул Кортес.
- Нет, - покачал головой военный вождь, – время слишком драгоценно. Вожди приглашают тебя прибыть в Тлашкалу немедленно.
Послы Мотекусомы заволновались еще больше.
- А если ты сомневаешься в правдивости наших намерений, - все так же бесстрастно проронил Шикотенкатль, - я и мои самые близкие родственники, которых я привел, становимся твоими заложниками. Вплоть до свадьбы.
В груди Кортеса словно зажгли солнце.
***
Высший совет Союза – Тлатокан не покидал зала для совещаний почти три недели. Судя по донесениям послов, те делали, что могли, и тянули, сколько могли, уговаривая кастилан не идти в Тлашкалу и не доверять ее заверениям о готовности породниться. Но и предложить Кортесу что-либо иное послы не имели права, – столица молчала.
- Вам придется приглашать их в Мешико, - первым осознал неизбежность встречи Мотекусома.
Он, хоть и утратил титул Тлатоани, но все еще оставался нужен Высшему совету, а права говорить, что думает, его не мог лишить никто.
Вожди молчали.
- И хватит тянуть, - покачал головой Мотекусома. – Кто тратит время впустую, тот проигрывает. Всегда.
Но вожди продолжали молчать. И вот тогда Мотекусому прорвало.
- Что вы молчите?! Вы хотя бы нового Тлатоани выберите! Сколько можно?! Двадцать дней прошло, а у Союза даже правителя нет!
- Я не знаю, что делать, дядя, - первым признал Какама-цин. – И в Тлашкалу их впускать нельзя, и сюда приглашать опасно.
- Но что-то же делать надо! - закричал Мотекусома.
Вожди вздохнули. Проблема не имела решений – вообще никаких. Скорость, с которой «мертвецы» поставили Тлашкалу на колени, потрясла всех, - Мешико пытался это сделать лет двести. Теперь же, если Кортес еще и породнится с Тлашкалой, произойдет слияние пяти племен: Кастилии, Семпоалы, Тотонаков, Тисапансинго и Тлашкалы.
- У вас только два пути, - нарушил тишину Мотекусома, - или убить их, или породниться с главным вождем кастилан – так, чтобы встать выше Элнана Колтеса.
- А что говорят разведчики, у вождя Кастилии Карлоса Пятого есть дочери, которых можно взять замуж? – осторожно поинтересовался Верховный судья.
- Разведчики его ни разу не видели, - за всех ответил ему Какама-цин.
- Да… в такой сильный род войти на равных трудно, - вздохнул Повелитель дротиков.
- Да, и кому он вручит свою дочь, даже если и захочет? – саркастично хмыкнул Мотекусома. – Тлатоани, которого все еще нет?
Вожди пристыжено опустили глаза. Змеиный совет, ревностно следящий за правильностью передачи власти строго по материнской линии, – от дяди к племяннику либо от брата к брату предложил четыре кандидатуры. Но ни один племянник и ни один брат Мотекусомы взять на себя ответственность в столь опасный момент не решился – даже Какама-цин.
- Может быть… ты согласишься… - с трудом выдавил Верховный судья. – Все равно лучше тебя нам сейчас правителя не найти…
Мотекусома криво улыбнулся. У него украли двадцать бесценных дней. Двадцать дней, за которые не сделано ровным счетом ни-че-го.
***
Падре Хуан Диас был потрясен: встречать будущих «зятьев», казалось, вышла вся Тлашкала. В Кастилии такие почести доставались разве что особам королевской крови.
Каждое племя и каждый род шли в своих одеждах и со своими знаменами и полковыми значками на длинных копьях. Затем под жуткий барабанный бой и завывания по улице прокатилась огромная процессия забрызганных жертвенной кровью и обросших космами до пояса жрецов с кадильницами, и падре тут же отметил, сколь похожи они на считающихся в Кастилии чуть ли не святыми юродивых и кликуш.
А потом начались бесконечные заверения в вечной дружбе, угощения, и вконец изголодавший брат Бартоломе так обожрался, что заболел, и падре Диасу снова пришлось отдуваться вместо него.
Впрочем, это было даже интересно. Необходимость присутствовать при каждой официальной церемонии, позволяла святому отцу все глубже вникать в душу этого народа, а однажды тлашкальцы по-настоящему его ошарашили.
- Здесь до нас только великаны жили, - ответил на какой-то вопрос одного из капитанов старый слепой вождь – отец Шикотенкатля. – Но Уицилопочтли их истребил.
Падре замер. Совпадение с Ветхим Заветом было налицо.
- Спроси его, откуда им известно про великанов, - дернул он за рукав Агиляра.
Старый вождь выслушал перевод, отдал короткое распоряжение, и в считанные минуты прислуга внесла… бедерную кость.
Капитаны охнули. Кость определенно была выше человеческого роста! Страшно даже подумать, каких же размеров достигал этот индейский «Голиаф» при жизни.
- Вот с кем стоило породниться, – хихикнул захмелевший Хуан Веласкес де Леон. – Мы бы тогда Мотекусому мигом в подданство привели…
Капитаны мгновенно помрачнели. Пожалуй, только в Тлашкале они осознали, насколько же силен Мотекусома. Богатый и сильный союз мог отправить на войну даже тридцать тысяч воинов! А, судя по рассказам, первоклассным было в Союзе и вооружение: копьеметалки легко пробивали любой панцирь, и даже камни для пращей были предусмотрительно заточены в форме пули.
А затем капитаны включились в игру под названием «очередная индейская жена», и лишь падре Хуан Диас да брат Бартоломе с сомнением покачивали головами, представляя, во сколько золотых песо обойдется капитанам покупка индульгенций, – конечно, если те останутся в живых.
И только затем, бесконечно поздно, дней через восемь после свадьбы, послы Мотексомы наконец-то получили из столицы внятный и однозначный ответ.
- Мотекусома готов принять Элнана Колтеса, - мгновенно передали они волю своего правителя.
В груди у Кортеса защемило, так, словно он прождал этого всю жизнь.
***
Послы Мотекусомы сразу же настояли, чтобы кастилане шли по хорошей дороге – через город Чолулу.
- Да, можно пройти и через Уэшоцинко, - признавали они, - но еды там почти нет, и холодно. Зачем вам такая плохая дорога?
- Эта дорога – гарантия безопасности, - встрял в разговор сидящий рядом с Кортесом старый слепой вождь. – Люди Уэшоцинко наши союзники, а мы теперь – самые близкие родственники Колтеса.
- А разве наш Союз когда-либо был опасен для кастилан? – резонно парировали послы.
Возразить было нечего. До сего дня Мотекусома не дал Кортесу ни единого повода к войне.
- Я подумаю, - пообещал Кортес.
Однако думал он совсем недолго – ровно столько, чтобы выслушать всех, вернувшихся из окрестностей Чолулы тлашкальских разведчиков.
- Леса возле Чолулы полны отборных войск Мотекусомы, - доложил первый.
- В городе уже готовы десятки «волчьих ям» для Громовых Тапиров, - принес жуткую весть второй.
- На крышах Чолулы спешно создаются запасы камней и устанавливают щиты для лучников, - сообщил третий. – Весь город – одна сплошная ловушка.
И тогда настал черед капитанов.
- Нам нельзя туда идти, - после недолгого, но напряженного обсуждения вынесли они окончательный вердикт. – Пушки в городе почти бесполезны, конница толком развернуться не сможет, а каменные стены даже аркебузы не пробьют.
Кортес невесело улыбнулся.
- Помните, сеньоры, сколь хорошо мы продвигались, пока индейцы верили, что мы – чуть ли не боги?
Капитаны помнили.
- А как легко мы одерживали верх, пока не убили нашего коня, помните?
Капитаны помнили и это.
- У нас остался только один козырь, - подытожил Кортес, - их вера в то, что мы непобедимы.
- Но мы ведь обычные солдаты… - печально возразил благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Нас можно победить, и кто, как не ты, это знает.
Кортес посерьезнел.
- Главное, что они этого не знают. До сих пор. Лишь поэтому мы с вами еще живы. Но стоит нам дрогнуть…
***
План Мотекусомы был также безупречен, как и все, что он делал.
- Смотрите, - развернул он карту перед вождями. – Город просто предназначен стать ловушкой.
- Это так… - закивали вожди.
- Много тлашкальских воинов кастилане с собой не возьмут – из опасения, что мы начнем подозревать их в трусости или в чем дурном.
- Верно! – обрадовались вожди. – В гости с оружием не ходят…
- Более того, можно углубить ловушку и предложить Чолуле отложиться от нас и начать переговоры о том, чтобы породниться с Кастилией…
Вожди оторопели.
- А это еще зачем?
Великий Тлатоани улыбнулся.
- Если план не удастся, и кастилане победят, они так и так породнятся с Чолулой. Так что мы не теряем ничего.
- Как это не теряем?! – наперебой заголосили вожди. – Мы целую провинцию теряем!
Мотекусома досадливо крякнул.
- Повторяю: если кастилане победят…
Вожди не понимали.
- Единственный способ не испачкать рук, - терпеливо объяснил Мотекусома, - это сделать так, чтобы Чолула напала без нашего участия. Если кастилане победят, мы останемся чисты! И начнем переговоры – с полным правом.
Вожди обомлели. Они знали, что Мотекусома умен, но такого даже они не ожидали.
- Конечно же, наши войска всегда будут рядом, - улыбнулся Мотекусома, - и если Чолуле не хватит сил, мы добьем кастилан уже сами.
***
В конце концов, совет капитанов – полным составом – встал на дыбы, так что Кортесу пришлось напомнить им о своих полномочиях и судьбе безногого штурмана. Но капитаны столь отчаянно сопротивлялись заходу в Чолулу, что Кортесу пришлось объявить войсковую сходку.
- Надо через в Чолулу идти! – громче всех орал Берналь Диас. – Там хоть жратва будет нормальная!
- Правильно! Хватит по горам шастать! – со всех сторон кричали изрядно сдобренные золотом сообщники. – Через Чолулу идем!
Насупленные капитаны большей частью помалкивали, лишь изредка позволяя себе язвительные замечания. Но едва они подошли к Чолуле, самые худшие предчувствия начали сбываться – одно за другим. И первым делом здешние вожди вышли навстречу и попросили Кортеса тлашкальских воинов в город не вводить – ввиду прошлых обид. Кортес подумал… и согласился, а едва вожди ушли, не обращая внимания на шипение святых отцов, приказал привести Хуана Каталонца.
- Давай, солдат, делай, что нужно.
Тот мгновенно собрал человек сорок самых толковых ребят, ушел по боковой дороге, а часов через шесть, почти под утро они приволокли-таки тринадцать разновозрастных индейских баб.
- Пришлось аж за два легуа уходить, - устало объяснил Каталонец. – Ближе, как назло, - ни одной деревни! А в городе брать… опасно.
*Легуа (legua) - мера длины; 1 легуа = 5,572 км
Кортес приказал поднимать солдат, и те, мгновенно собрались для коллективной мольбы, а едва женщин вздернули, тут же расхватали нарубленные Каталонцем обрезки только что использованных тринадцати веревок. И все равно, едва солдаты переступили порог выделенной для них чолульскими вождями квартиры, все перекрестились. Обнесенный высоченной толстой стеной гостиный двор более всего напоминал именно западню.
Были и другие, известные лишь капитанам да Кортесу, приметы явной опасности. Чолульский правитель не только одарил капитанов превосходными подарками, но и слишком уж легко, почти сразу пошел на обсуждение идеи о грядущем слиянии с Кастилией.
И вот тогда, выждав для приличия около суток, появились послы Мотекусомы.
- Великому Тлатоани хорошо известно о тайных переговорах Чолулы с кастиланами, - сходу объявили они.
«Вот оно! – понял Кортес. – Началось!»
- Великий Тлатоани напоминает, что Чолула, начав переговоры о побратимстве с Кастилией без разрешения Союза, поступила бесчестно.
Внутри у Кортеса все затрепетало от предвосхищения перемен.
- Великий Тлатоани ни в чем не обвиняет Эрнана Кортеса, однако в приеме кастиланам отказывает – до тех пор, пока не закончит переговоры с Чолулой.
Капитаны обмерли. Мотекусома завел их в ловушку и умыл руки.
- Нет-нет, так не годится! – вскочил с барабана Кортес. – Я с Чолулой не братался! Это вы признаете?
Послы переглянулись и были вынуждены это признать.
- Значит, я чист перед Великим Тлатоани! – заглянул в глаза каждому из послов Кортес, – и потом… я уже приглашен ко двору! Что же мне теперь – уходить ни с чем?
Капитаны обмерли: вместо того, чтобы немедленно бежать из Чолулы, Кортес делал все, чтобы остаться в западне!
- Значит, так, - подытожил Кортес. – Я убежден, что Мотекусома, как всегда, проявит мудрость, и я смогу увидеть его славную столицу.
Послы старательно подавили готовые прорваться язвительные улыбки. Уж они-то знали, что скоро глаза Кортеса закроются навсегда.
- А сеньора Чолулы, - повернулся Кортес к замершему вождю, - я попрошу вплоть до известий из столицы поставлять моим солдатам хорошую, вкусную еду. Поскольку идти нам еще далеко.
Вождь посмотрел на послов, послы на вождя, а затем они – все вместе – на Кортеса. Всех все устраивало.
***
Разведка служила исправно, и когда пронырливые тлашкальцы сообщили, что город уже собрал порядка двух тысяч воинов, а в главном храме принесли в жертву семерых человек, Кортес понял, что дальше тянуть нельзя. Обычно индейцы приносили столь обильные жертвы непосредственно перед важным делом. Он пригласил капитанов, быстро объяснил им боевую задачу и тут же нанес визит правителю города.
- Мое терпение истощилось, - сразу перешел он к делу. – Послы молчат, а я не могу терять столько времени понапрасну!
Вождь заметно заволновался.
- И потом тлашкальцы говорят, здесь в городе заговор, - требовательно заглянул ему в глаза Кортес. – Я не знаю, чьи это происки – твои или Мотекусомы, но покорно ждать нападения не намерен.
Вождь побледнел.
- Я ни о каком заговоре не знаю…
Кортес, останавливая его, поднял руку.
- Мне некогда выяснять, кто главный заговорщик, - четко обозначил он свою позицию. – Просто пришли нам две тысячи отборных носильщиков – завтра же. И мы уйдем.
- Две тысячи? – изумился правитель.
- А ты что думал? – прищурился Кортес. – Кто будет тащить в столицу мои тяжелые Тепуско? Тлашкальцев-то вы в город не пустили!
Вождь замялся… он действительно просил не вводить в город тлашкальцев, но организовать за одну ночь две тысячи носильщиков?
- Значит, завтра с утра? – растерянно переспросил он и вдруг расцвел.
- Да-да, – настойчиво повторил Кортес. – И чтоб поздоровее носильщики были! Покрепче!
А спустя полчаса он нанес визит и послам.
- Тлашкальцы говорят, в городе заговор, - прямо известил он, - и я не хотел бы думать, что в этом замешан Мотекусома.
Послы оторопели.
- Разумеется, нет.
- Значит, я могу рассчитывать на понимание Великого Тлатоани, если мне придется отбиваться? Кто бы ни напал…
- Безусловно! – дружно закивали послы. – Чолула подло отложилась от Союза и не может рассчитывать на поддержку Мотекусомы!
А той же ночью Марина за волосы притащила в Гостиный двор старуху.
- Колтес, она сказала, вас всех убьют.
Кортес заинтересовался.
- Кто она?
Марина задумалась, но кастильских слов ей все еще отчаянно не хватало, и она быстро нашла и привела Агиляра.
- Она говорит, что старуха – мать здешнего жреца, - перевел Агиляр. – Предложила выйти замуж за ее сына. Сказала, что они тоже хорошего рода. Обещала много украшений для ушей…
- Когда назначено нападение? – оборвал его не имеющий времени слушать об украшениях для ушей Кортес.
- Сначала они хотели напасть этой ночью, - перевел Агиляр. – Но недавно время внезапно перенесли. Первыми нападут носильщики и нападут они завтра утром, прямо здесь.
Кортес улыбнулся. Все шло, как он и предполагал.
- Старуху связать и – на задний двор, - махнул он рукой. – А с ее сынком я завтра буду разбираться. И еще Агиляр… сходи к капитанам. Я назначаю внеочередную сходку.
***
Едва солнце взошло, к Гостиному двору потянулись крепкие, плечистые, покрытые шрамами носильщики. Они шли и шли – из каждого квартала города, и стоящая в воротах охрана пропускала всех, отнимая и складывая у стены только совсем уж плохо спрятанное оружие.
- Потом заберешь, - вставляя заученные при помощи Агиляра и Марины местные слова, объясняли они, - как ты будешь со всем этим барахлом пушку тащить?
А едва похожий на мышеловку двор был заполнен, и ворота закрылись, показался Кортес. Он выехал из пустого по местному обычаю дверного проема на коне, в сопровождении обоих переводчиков и нотариуса, и был спокоен и уверен.
- Здесь есть вожди? – громко поинтересовался он.
Переводчики донесли смысл, и кое-кто вышел из толпы.
- А оружие с собой кто-нибудь принес?..
Вожди переглянулись.
- Или здесь одни бабы собрались? – хохотнул Кортес.
Толпа возмущенно загудела.
- У них есть оружие, - перевели толмачи.
Кортес удовлетворенно кивнул.
- Тогда объясняю. Поскольку, три дня назад мною и вождем Чолулы были начаты переговоры о принятии города в подданство Кастилии, территория Гостиного двора считается посольством.
Вожди внимательно слушали. Но пока ничего не понимали.
- А значит, на этой территории, - продолжил Кортес, - действуют законы Священной Римской империи.
Он повернулся к нотариусу.
- Верно, Годой?
Тот кивнул.
- Однако вы не только пришли с оружием, - возвысил голос Кортес, - но и замыслили предательское нападение на посольство дружественной Чолуле страны. Свидетели у меня уже есть.
Вожди заволновались, их явно обеспокоила наглость, с какой их обвинял повелитель «мертвецов».
- Теперь, по кастильским законам все вы, как преступники и убийцы, подлежите смерти.
Кто-то рассмеялся, его неожиданно поддержали, и постепенно весь обнесенный высоченными стенами двор наполнился громовым хохотом. Уже то, что им угрожает один-единственный человек, да еще попавший в такую западню, было немыслимо смешно.
И тогда Кортес жестом отправил переводчиков и нотариуса в укрытие, подал знак откинуть от стены здания гостиницы тростниковые маты и прямо на коне въехал обратно в гостиницу. Индейцы загомонили, потом загудели, все громче и громче, потянулись к спрятанному на теле оружию… но было уже поздно. Из пробитых в стене гостиницы больших круглых отверстий показались жерла орудий, и уже в следующий миг они ухнули и наполнили двор огнем и смертью.
- Теперь главное, чтобы Тлашкала не подвела! – прикрывая уши ладонями, крикнул Кортес капитанам, и те рассмеялись.
А спустя четверть часа, когда солдатам оставалось лишь добить оставшихся агонизирующих «носильщиков», Кортес пригласил пройти во двор капитанов и четырех взятых в плен и еще вчера во всем признавшихся, еле ковыляющих на обожженных ступнях вождей и обвел кровавое, шевелящееся месиво рукой.
- Вот видите, как все просто… Если все по закону делать.
Пристыженные капитаны молчали.
***
Тлашкала вошла в город со всех сторон. Счастливые от возможности наконец-то свести счеты с предательски вступившим когда-то в Союз Мотекусомы соседом они резали и резали, оставляя, однако, почетных воинов живыми – для принесения в жертву. А когда мужчин почти не стало, на улицы вышли все, кто хотел.
Хуан Каталонец оставил часть добровольцев заготавливать «масло» – прямо в гостинице, а сам рыскал по городу в поисках особых снадобий, размещенных лишь в особых, нужным образом помеченных родинками телах.
Известный неукротимой страстью к мальчикам бывший матрос Трухильо бродил из дома в дом с томными, полными вожделения глазами и время от времени отыскивал воистину бесценную красоту.
Ну, а свободные от караулов солдаты развлекали себя как могли. Нет, поначалу, обшарив на удивление бедный золотом город, они принялись вылавливать и клеймить женщин и подростков. Но затем Кортес объявил, что отсюда рабов отправлять не станет, и мигом ставший бесполезным товар принялись топить в городском пруду.
Они привязывали им к ногам тыквы, и выросшие в горах не умеющие плавать дикарки потешно подвывали, пытаясь изогнуться и забраться-таки на тыкву, а едва тыква уходила в воду, орали и панически пускали пузыри. А потом кто-то придумал связывать спинами родственников, и уж тогда гогот стоял такой, что, казалось, что кто-нибудь точно надорвет живот. Ибо едва мать начинала цепляться за жизнь, она невольно принималась топить своего сына. И наоборот.
И только штатные псари, да помешанные на оружии старые вояки на подобные глупости не отвлекались. Псари пользовались удобным случаем, чтобы еще и еще раз поддержать в собаках интерес к индейскому мясу, а вояки, как всегда, совмещали приятное с тем, что позже пригодится в бою.
- Ставлю сто песо, что разрублю его наискосок, - показывал на стоящего перед ним толстого индейца Альварадо.
- Двуручным, кто угодно разрубит! – хохотнули опытные бойцы. – Ты обычным попробуй…
Альварадо на миг замешкался и тут же презрительно усмехнулся.
- Черт с вами! Я его и простым надвое разложу.
- Идет, - криво улыбаясь, принимали ставку бойцы.
Даже если Альварадо его все-таки разрубит, шанс отыграться был. Чего-чего, а уж индейцев здесь было – море.
А тем временем ненасытные тлашкальцы все выносили и выносили из города соль и хлопок, медь и перья попугаев, оружие и крашенные ткани – все, что должно было поддерживать быт многочисленных родственников и семьи до следующей священной войны.
Кортес в этом не участвовал: ни родинки, ни мальчики, ни пруды, и уж тем более перья попугаев его не интересовали. Он вершил правосудие: принимал от тлашкальцев пленных вождей, быстро допрашивал их, уличая в предательстве, и в присутствии нотариуса и обоих духовных лиц отправлял на костер – здесь же, во дворе гостиницы.
А потом пришли послы Мотекусомы. Едва войдя в почти очищенный от трупов, но отчаянно воняющий горелым мясом двор, они сразу же оглядели стены, и Кортес улыбнулся. Послы определенно отметили, что казавшаяся им ловушкой гостиница уже ощетинилась жерлами орудий, мгновенно став неприступной крепостью.
- Тлашкальцы не пытались причинить вам вреда? – первым начал Кортес.
- Нет, - замотали головами послы.
- Ну, вот видите, - отечески улыбнулся им Кортес. – Подданные дона Карлоса Пятого быстро становятся миролюбивыми и законопослушными…
Прошедшие через пылающий город послы поежились, и один, наиболее значительный выступил вперед.
- У меня нет права просить об этом, и все же я прошу: уведи тлашкальцев из города. Хватит.
Кортес улыбнулся.
- Только из уважения к Мотекусоме…
Посол выслушал перевод и покачал головой: комплимент был слишком уж сомнителен.
- Сделай это из уважения к себе, Колтес.
***
Получив известие о провале в Чолуле, Мотекусома мгновенно собрал Тлатокан и велел секретарю зачитать письмо вслух.
- Как вы слышали, вести из Чолулы пришли ужасные, - озабоченно произнес он, едва секретарь прочел все, - однако по счастью наши войска проявили выдержку и в бой не ввязались.
Члены совета сидели, понурив головы. Тлатоани, как всегда, был прав, но и позор был велик.
- И вывод здесь может быть один: нам нужно учиться воевать.
Вожди недоуменно подняли головы.
- Смотрите, – попытался донести суть Мотекусома. – У них все наоборот! Мы думали, что загнали их в ловушку, а они использовали двор, как крепость…
- Точно, - согласился Повелитель дротиков, - я тоже заметил: наши любят бой на открытом месте, а они, как трусы, жмутся в укрытие!
- И побеждают, - поднял палец вверх Мотекусома.
- Им не нужны жертвы, - подал голос Верховный судья. – Им нужны трупы.
Вожди загомонили; вся армия Союза была нацелена взять врага живьем – для жертвоприношений богам, а значит, и для славы. В то время как кастилане предпочитали просто убивать.
- Этому нам и надо учиться у кастилан! – стал настаивать Мотекусома и вдруг увидел, что все умолкли.
- И что же нам теперь, тоже честь потерять? – хмыкнул Какама-цин.
Воцарилось неловкое молчание; фактически Какама-цин только что обвинил своего дядю в бесчестии. Но Мотекусома лишь усмехнулся.
- Нам надо не честь потерять, а глупость, - ответил он в полной тишине. – Наши солдаты должны научиться воевать не для славы, а для победы. Понимаете? Для нашей общей пользы!
Вожди потупились. Сделать смерть – самое священное событие человеческой жизни чем-то полезным, а войну превратить в работу?!
- Ты же предлагаешь сделать солдат преступниками, - брезгливо посмотрел на него Повелитель дротиков. – Сделать их такими же, как «мертвецы», воюющие за золото.
Вожди замерли; в таком Тлатоани еще не обвинял никто. Но Мотекусома лишь восторженно улыбнулся, ушел в себя и поднял палец, чтобы не мешали думать.
- Кастилане готовы воевать за золото, - тихо произнес он. – Что-то в этом есть…
Члены Тлатокана ждали.
- Я должен это обдумать, - озабоченно вздохнул Мотекусома. – А пока я хочу остаться один.
***
Едва Кортес проводил посольство Мотекусомы, вопреки всем ожиданиям давшее твердое и окончательное согласие на дипломатический визит в столицу, капитаны переглянулись, и к нему – от имени всех – подошел Диего де Ордас.
- Прости, Кортес. Я не верил, что тебе это удастся. Мы все не верили. Никто не верил.
Кортес молчал.
- Если ты добьешься хотя бы установления дипломатических отношений с этой державой, ты войдешь в историю всей Кастилии.
- Да что там Кастилии! – вскочил Альварадо. – Всей Священной Римской империи! Гип-гип!
- Ура! Ура! Ура! – грянули капитаны. – Качать Кортеса!
Его подхватили, куда-то понесли, а потом было горькое местное вино из агавы, горячечные споры, но Кортес как ничего не видел и не слышал. Нет, он поднимал бокалы, принимал поздравления, улыбался, но был не здесь. И лишь глубокой ночью, оставшись один, всхлипнул и с силой ударил кулаком в продавленный от вечного сидения индейский барабан.
Тот вяло отозвался.
И тогда Кортес рассмеялся, ухватил барабан так же, как берут его индейцы, выхватил узкий кастильский кинжал и, тихонько постукивая рукояткой по вибрирующей коже, пошел вкруг костра. Он шел и шел, все ускоряя и ускоряя шаг, а потом отшвырнул барабан и помчался, высоко подпрыгивая и рубя кинжалом воздух, словно окончательно свихнувшийся от бесконечной крови и лишь поэтому достигший блаженства индейский жрец.
- Висельник, говорите?! – страшно и хрипло орал он. – Висельник?!! Я вам еще покажу, кто такой висельник!
***
На следующий день, в самом начале короткого, энергичного совещания Кортес приказал выступить в Мешико.
- Кому ты поверил?! – кричали возбужденные тлашкальские вожди. – Тебя же убьют! Возьми хотя бы восемь тысяч тлашкальцев!
- Нет! - яростно мотнул головой Кортес. – Я не настолько глуп, чтобы входить в этот город с войсками. Тысячу носильщиков я возьму, - и хватит!
- Мы туда не пойдем, - тут же известили семпоальцы. – Мы с Мотекусомой как-никак тоже в родстве. Как и с тобой. Если вспыхнет стычка, может пролиться братская кровь. Нам этого нельзя.
- Значит, катитесь домой! – весело рявкнул Кортес и повернулся к интенданту. – Алонсо! Одари наших родственничков, чем бог послал, и с почетом выставь!
- Вот это я люблю! – заключил Кортеса в медвежьи объятия Альварадо. – В огонь и воду за тобой, таким пойду!
- Но только по моему письменному приказу, - хохотнул Кортес и мягко высвободился. – Не забывай, что я еще и нотариус.
А потом они вышли, в два дня достигли очередного горного кряжа, еще сутки, двигаясь вверх, чуть ли не ползли на брюхе и, в конце концов, оказались на такой высоте, что попали в буран.
- Не отставать! – весело орал Кортес на тлашкальцев. – Что вы, как бабы брюхатые возитесь?! Живее двигайтесь! Живей!
И те крякали, скользили по снегу, падали, но все-таки делали еще один рывок и продвигали орудия еще на полшага вверх.
А едва они поднялись на самый верх, земля дрогнула и загудела.
- Санта Мария! Что это?
- Попокатепетль… Человек-гора… - с восторженным трепетом зашептали тлашкальцы. – Он сердит…
Сверху сквозь снег посыпалась горячая каменная крошка, и что солдаты, что тлашкальцы, обуреваемые мистическим ужасом, подхватили каждый свой груз и уже непонятно из каких сил, перевалили на ту сторону и, охая, покатились на задах вниз по склону. И только уже в самом низу, когда впереди показался гостиный двор, всех охватило необузданное веселье.
- Нет, ты слыхал, как громыхнуло?!
- А как земля тряслась!
- Это не земля! Это Педро своим задом камни считал!
Лишь Кортес был уже собран и сосредоточен. Он уже видел вышедшую встречать его делегацию.
***
Когда Мотекусома лично навестил бывшего Верховного судью Союза, Айя-Кецаля, старик был потрясен. Много лет назад именно Мотекусома добился смещения слишком уж влиятельного Айя-Кецаля с поста Верховного судьи, а вот теперь просил об услуге. Нет, поначалу Айя-Кецаль хотел прогнать его, но просмотрел бумаги и понял, что сделает это, – чего бы оно ни стоило.
- С дороги, - распорядился Айя-Кецаль, и мелкие вожди, сгрудившиеся возле гостиного двора города Амекамека, испуганно расступились, - уж его-то они знали.
Айя-Кецаль, загремев портьерой из раскрашенного тростника, вошел в главную, самую лучшую комнату, и подал добившимся встречи с предводителем кастилан вождям еле заметный знак рукой. Те покорно встали и задом-задом отступили мимо него к выходу. И тогда они остались одни.
Вождь кастилан был именно таков, каким его изобразили художники Мотекусомы: высокий, статный, хотя, пожалуй, и узковатый в плечах. Только вместо щегольских оттопыренных в разные стороны тонких усов, как на рисунке полугодовалой давности, его лицо теперь покрывала борода.
«Сильная борода, - отметил старик. – Волос крепкий…»
Кастиланин что-то произнес, и два переводчика – мужчина и женщина сразу же подключились к разговору.
- Кто ты?
- Айя-Кецаль, - присел он неподалеку. – Говорить пришел.
- Ты от Мотекусомы?
- Нет, - мотнул головой Айя-Кецаль, - но сил и у меня достаточно.
Кастиланин мгновенно заинтересовался.
- Ты его враг?
- Враги… друзья… перед четырьмя лицами Уицилопочтли мы все лишь игроки в мяч! - рассмеялся старик. – Скажи, кастиланин, а кто ты?
Теперь уже рассмеялся и кастиланин.
- Как ты сам сказал, всего лишь игрок в мяч, – перевела девчонка.
- Тогда, может быть, мы поладим? – предположил Айя-Кецаль. – В одной команде…
В глазах кастиланина мгновенно зажегся интерес.
- И что от меня требуется? – перевела девчонка.
- Твои великолепные солдаты и побольше Тепуско и Громовых Тапиров.
Кастиланин улыбнулся; ему определенно начинал нравиться этот разговор.
- И какой будет приз?
- Я слышал, у кастилан золото и рабы в почете, - улыбнулся Айя-Кецаль. – У тебя будет и то, и другое. Много.
- А что достанется тебе?
Старик улыбнулся.
- Земля для моего народа.
И вот тогда в глазах кастиланина что-то мелькнуло.
- И много здесь… этой земли? – поинтересовался он.
Старик насторожился, но вопрос был задан, и не ответить означало разрушить так хорошо начатый разговор.
- Лет восемь пути, если мы двинемся на север, - осторожно ответил он, - и почти столько же на юг. Ну, что… пойдешь со мной?
И едва он это сказал, в глазах кастиланина словно опустилась плотная завеса – разом.
- Сначала я навещу Мотекусому, - отстраненно произнес он.
- Зачем? - холодея, спросил Айя-Кецаль.
- Обещал.
Это было сказано столь значительно, что любой бы понял, что разговор завершен. И Айя-Кецаль понял. Он поднялся, вздохнул и развел руками.
- Как хочешь. Только помни: если пойдешь со мной, каждый твой солдат возьмет по восемь тысяч рабов. А если пойдешь к Мотекусоме, против каждого твоего солдата встанут восемь тысяч бойцов.
Толмачи быстро перевели, но кастиланин как не слышал, и лишь когда старик, недоуменно потоптавшись на месте, вышел, Кортес повернулся к Марине и горько рассмеялся.
- Ты слышала? Мне рабов, а ему землю! Он на мне покататься хотел!
Марина сверкнула маслинами круглых глаз, подошла и прижалась к его груди. Но Кортес уже был не здесь.
«Лет восемь пути на север и столько же на юг!» – все повторял и повторял он, у него и в мыслях не было, что в мире существует столько непокоренных земель.
А тем же вечером Айя-Кецаль вошел в зал для приемов Мотекусомы.
- Даже не пытайся, Тлатоани, - только и сказал он. – Ему не нужны ни люди, ни золото. Он продается только за власть.
***
Весь следующий день кастильцы спускались в долину по мощеной гладким тесаным камнем дороге. И справа и слева шли бесконечные точно повторяющие рельеф предгорий террасы с бесчисленными садами, где тысячи крепких, загорелых от постоянной работы на солнце селянок собирали тяжелые сочные плоды в огромные корзины и помогали грузить все это на спины рослых носильщиков.
А затем кастильцы спустились в топкую низину, и террасы мигом сменились длинными – до горизонта, широкими насыпными грядками-чинампами. Знающие толк в земле бывшие крестьяне восторженно заохали. Казалось, что чинампы плавают на поверхности воды, впитывая снизу ровно столько влаги, сколько нужно полыхающим огнем томатам, огромным оранжевым тыквам, разноцветным крупным перцам, хлопчатнику, фасоли и маису.
А затем началась окраина белого, залитого солнцем города, и ошарашенные, никогда не видевшие ничего подобного солдаты, так и шли с округлившимися глазами и окаменевшими от изумления лицами.
- Вот это да! – охнул старый, покрытый шрамами от оспы Эредия. – Как в Венеции!
Огромный город стоял практически в воде, и по широким, до ста шагов каналам во все стороны плыли десятки и десятки доверху груженых плодами, зерном и хлопком тяжелых грузовых гондол.
- Они изразцами выложены! – заорал кто-то. - Смотрите! У нас богатеи печи такими обкладывают!
Строй сломался, съехал к берегу, и Кортес чертыхнулся, направил коня к любопытным – ставить на место, и обмер. Берега канала действительно были выложены многоцветной изразцовой плиткой.
- А ну, в строй! – крикнул он, не в силах отвести изумленного взгляда от этой, – куда там Византии! – роскоши.
А затем – через множество разводных мостов – они вышли в центр города, и окрики стали бесполезны. Солдаты вертели головами во все стороны, разглядывая высоченные, до неба белые пирамиды с храмами на самом верху, странные массивные дворцы на еще более массивных, в человеческий рост фундаментах, и стадионы… Санта Мария! Сколько же здесь было стадионов! И на каждом играли в мяч.
- Они что – не работают совсем?! – недоверчиво загоготал кто-то.
- Стыдитесь, римляне! – уже с отчаянием выкрикнул Гонсало де Сандоваль. – Что вы, как дикие, рты пораззявили?!
Но это была последняя попытка победить очевидность. Островерхие дома из камня и расточающего аромат на всю улицу кедрового дерева, розовые кусты в каждом дворе, мастерски обрамленные все тем же тесаным камнем полянки душистых трав и маленькие прудики с ярко оперенными утками или мелкими, в палец длиной разноцветными рыбками, - здесь было все!
И все-таки главным, что поражало воображение, были люди. По улицам сновали сотни шарахающихся от лошадей гонцов и носильщиков в ярких, расшитых рубахах. На бескрайних рынках торговали живой рыбой, птицей и щенятами бесшерстной и беззубой породы; бумагой и перьями, бесценным нефритом и золотыми побрякушками, расписной керамикой и причудливыми привезенными за десятки легуа отсюда морскими раковинами. Во дворах покуривали свой табак старики, а в тенистых аллеях сидели на прогретых каменных скамьях чистенькие школяры со сложенными гармошкой учебниками.
Внутри у Кортеса заныло от восхищающих и одновременно тревожащих сердце предчувствий. Но затем был второй город – еще больше и еще богаче, затем они увидели третий – не хуже, а наутро, после практически бессонной ночи, отряд вышел на берег огромного, распростертого вплоть до тающих в дымке гор озера.
- Матерь Божья… - то ли вздохнули, то ли простонали солдаты. – Что это?
Прямо из сердцевины ярко-синего, полного цветастых парусных лодок озера прорастал дворцами и храмами ослепительно белый – то ли хрустальный, то ли серебряный город.
- Братья! – взвизгнул кто-то. – Это же Иерусалим!
- Дошли! Мы дош-ли-и-и!
Кортес охнул, побледнел и размашисто перекрестился.
- Боже… прости меня грешного! Не верил.
- Их надо убить.
- Нельзя, - покачал головой Мотекусома.
- Но почему?! – взорвался его племянник – самый молодой из вождей Какама-цин. – Они же – на нашей земле!
- Потому что придут и другие, - мрачно отозвался Мотекусома. – Их очень много… и не только на островах людоедов; есть еще и другие земли. Перебежчик сказал, что у них там солдат, - что песка в море. И все они вооружены тем же самым оружием.
Члены Тлатокана переглянулись.
- А что же ты думаешь делать?
- Не давать повода. Ни малейшего. Помните, как они поступили в Чампотоне и Кампече?
Вожди скорбно закивали. Города обвиняли в нападениях, а потом грабили – три раза подряд, из года в год.
- И я уже отдал распоряжение всем нашим прибрежным вождям, - тихо произнес Мотекусома.
Вожди превратились в слух.
- Покинуть города, вынести все ценное и съедобное и отступить внутрь страны, - с трудом выговорил постыдный приказ Мотекусома. – Так, чтобы даже не встречаться.
Вожди недоуменно переглянулись.
- А ну-ка, повтори, что ты им приказал?! – приподнялся Верховный судья.
- Покинуть города, - мрачно повторил Мотекусома.
Вожди обомлели.
- Ты что наделал, дядя?! Мы же тебе все права дали! – взвился Какама-цин. – Ты мог собрать тридцать тысяч воинов! И ты испугался войны?!
Мотекусома поймал его взбешенный взгляд и ничего не ответил.
- Подождите, - поднял руку, успокаивая вождей, Верховный судья и повернулся к Мотекусоме. – Когда ты отдал этот приказ?
- Четыре дня назад.
Старик покачал головой.
- Четыре дня назад у тебя еще не было таких больших полномочий. Ты не имел права принимать такое важное решение без одобрения Совета.
- Я не мог ждать одобрения Совета, - твердо произнес Мотекусома. – Можно было опоздать. Навсегда.
Вожди начали подниматься с циновки один за другим.
- Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! – яростно прошипел Повелитель дротиков. – Ты главный закон нарушил!
- Как ты можешь быть моим дядей, если ты лжешь?! – яростно поддержал его негодование Какама-цин. – Как мне людям в глаза смотреть?! Как я им объясню?!
Мотекусома сурово поджал губы. Он не хотел оправдываться, а приходилось.
- Я не лгал.
- Скрыть от совета неправедный приказ – это двойная ложь! – немедленно встрял Верховный судья.
Вожди зашумели.
- Если сам Великий Тлатоани будет лгать, что делать горшечникам и ткачам?!
- Не-ет… пора нового правителя избирать…
- Прямо сейчас! Пока солнце этого дня не ушло!
Лицо Мотекусомы быстро налилось кровью.
- Да, солнце еще не ушло, и вы могли бы избрать и нового правителя Союза, и нового Тлатоани. Но я ведь не просто Тлатоани. Я теперь – Верховный военный вождь. И вы уже не имеете права переизбирать меня – до самого конца войны.
Вожди замерли. Это действительно было так. Они сами передали ему все права Верховного военного вождя.
- Если только вождь не угрожает безопасности наших родов, - произнесли от входа, и вожди мигом обернулись.
Это была Сиу-Коатль.
- Что ты здесь делаешь?! – вскипел Мотекусома. – У меня военное совещание! Ты не имеешь права здесь находиться!
Сиу-Коатль молча прошла мимо замерших мужчин, вытащила из специального постамента высокий деревянный посох в виде четырех перевитых змей и демонстративно стукнула им об пол.
- Зато я имею право созвать Змеиный совет. Ты больше не будешь ни правителем, ни военным вождем, ни Тлатоани. Обещаю.
***
Когда назначенный капитаном разведки Педро де Альварадо вошел в очередной городок, он тоже был пуст. Только накрапывающий дождик и тишина. И лишь у ступенчатой пирамиды бегущие впереди отряда собаки разом остановились, потянули носами и тревожно заскулили.
Альварадо настороженно огляделся и повел ноздрями. Пахло сырой землей и здешними благовониями.
- Педро… - обиженно протянул Эрнан Лопес де Авила, - ты же сам говорил, что мы будем ездить на нашей кобыле по очереди…
- Помолчи, - отрезал Альварадо. – Лучше сходил бы посмотрел, что там собаки учуяли.
- Ну, Педро-о… - заныл Эрнан Лопес. – Я же тоже плати-ил…
- Заткнись! – рявкнул Альварадо. – Тут и без твоих соплей тошно! А хочешь выяснить отношения, давай выясним!
Эрнан Лопес опасливо глянул на двуручный меч своего напарника и тяжело и печально вздохнул.
Альварадо тоже посмотрел – сверху вниз – на своего напарника и хохотнул.
- Никуда вы не годитесь, сеньор Лопес. Ни в драке, ни на пьянке.
Спрыгнул на мокрую от недавно прошедшего дождя землю и, тяжело переваливаясь, двинулся к мечети. Настороженно оглядываясь, поднялся по ступенькам и заглянул в стоящую на вершине кумирню.
- О, ч-черт!
В жертвеннике лежало съежившееся и почерневшее от огня человеческое сердце, а на залитом старой кровью каменном алтаре – безголовое человеческое тело.
- Ну, и вонь… - поморщился Альварадо и вышел.
Отсюда, с вершины пирамиды городок был виден, как на ладони. Кое-где над крышами вился дымок, но Альварадо знал, - все нормально. Людей там не будет.
- Вперед! – кивнул он столпившимся у ступеней мечети солдатам. – Маис, куры – все, что найдете. Город пуст.
Солдаты разделились по двое, по трое и быстро двинулись вдоль единственной улицы городка, а Альварадо усмехнулся и вернулся в кумирню. Зажал нос и подошел к огромной статуе чудища с птичьим лицом. Содрал и рассовал по карманам облепившие чудище золотые украшения и только тогда, с чувством выполненного долга спустился с пирамиды. И обомлел: его боевой кобылы не было!
- Ну, Лопес! Ну, скотина! – с чувством пробормотал Альварадо. – Не-ет, пора вас поставить на место, сеньор Эрнан Лопес де Авила! Давно-о пора…
Он еще раз огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда мог поехать «напарник», и обмер. Из мокрых кустов на него смотрели два сарацина. И они вовсе не собирались убегать.
***
Кортес послал Альварадо за провиантом, почти ни на что не надеясь. Он уже видел, что Мотекусома не чета полудиким прибрежным вождям. Они входили в города – один за другим – и везде встречали одно и то же: дымящиеся, только что оставленные жертвенники и очаги, редких, видимо, сбежавших от хозяев на редкость уродливых, зобастых, но мясистых кур и не до конца выбранный маис в общегородских зернохранилищах. Даже пограничная крепость по соседству оказалась брошенной.
Пустыми оказались и обещания крещеной рабыни, написавшей и отправившей со случайно пойманным охотником письмо на здешнем языке – невесть куда. Шли дни, а никто на ее письмо не откликался.
Поэтому, когда Альварадо привел двух изуродованных проколами и увешанных золотыми пластинками мавров, сердце Кортеса подпрыгнуло и замерло.
- Ортегилья, - повернулся он к пажу. – Быстро беги за толмачами! Быстро, я сказал!
Паж мгновенно исчез, а генерал-капитан поправил воротник, подумал и все-таки надел украшенный перьями здешних птиц стальной шлем и по возможности привольно расселся на взятом в одной из мечетей барабане.
- Ты, Кортес, другого времени не нашел, мою рабыню от дела отвлекать? –послышалось сзади, и Кортес, обернулся.
Это был Карреро. И он был раздражен.
- Ты сначала штаны зашнуруй, - мгновенно отозвался Кортес, - а уж потом своему генерал-капитану претензии высказывай.
- Я ж тебя генералом и выбирал! – возмутился Карреро.
- А я тебе эту рабыню и подарил, - жестко парировал Кортес и приготовился говорить с послами.
Мавры уже обвыклись и теперь двигались прямо к нему. Подошли, поклонились до земли, коснулись пальцами песка, а затем и губ и вдруг встали на колени.
Кортес обомлел. Здесь, в западных землях он такое видел впервые. Но главное, они стояли на коленях вовсе не перед ним, а перед Мариной… переводчицей!
- Малиналли… - беспрерывно бормотали дикари, - Малиналли…
И юная, лет пятнадцати от роду, переводчица гладила их по волосам, словно собственных детей.
А потом сарацины встали, подошли к по-хозяйски приобнявшему свою рабыню и все еще недовольному Карреро и снова поклонились до земли – теперь только ему.
- Лопе Луцио, Малинче…
Марина тихо что-то сказала, и Агиляр, удивленный не меньше, чем Кортес, тут же перевел:
- Великий господин… муж Марины…
- Я не понял, - тряхнул головой Кортес, - Карреро! В чем дело?!
- Я не знаю… - побледнел Карреро.
И, словно для того, чтобы внести ясность, мавры начали быстро балаболить, а Марина и Агиляр – переводить.
- Великий господин, мы получили письмо твоей благородной супруги…
«Письмо дошло!» – охнул Кортес.
- Мы рады, что такой великий господин, как ты, пришел освободить нас от невыносимых тягот, наложенных Мотекусомой…
- Черт! – вскочил Кортес, но тут же взял себя в руки. – Агиляр, внеси ясность. Объясни этим тупицам, кто здесь генерал-капитан.
Агиляр принялся быстро шепелявить, и Марина, подтверждая сказанное, показала рукой на Кортеса.
Мавры оторопели, а их изуродованные проколами и увешенные десятками золотых пластинок нижние губы совсем уже оттянулись вниз. Наконец, один пришел в себя, что-то растерянно прошепелявил, и Агиляр – со второй попытки – отважился донести смысл сказанного.
- Они не понимают, почему столь высокородная госпожа, как Марина, – супруга простого воина.
Карреро побагровел.
«Матерь Божья!» – охнул Кортес. За кого бы мавры ни приняли Марину, а честь Карреро надо было срочно спасать.
- Он мой друг, - поспешил он исправить положение. – И о-очень высокопоставленный человек. Но главный военный вождь – я.
Мавры недоуменно переглянулись. Они ни черта не понимали.
***
Первым делом, после долгих напряженных переговоров с маврами Кортес приказал переводчикам подойти ближе.
- Спроси у нее, - обратился он к Агиляру, – почему она в таком почете.
Агиляр перевел, но Марина лишь пожала плечами.
- Она говорит, что она знатного рода, - перевел Агиляр.
- А почему в рабынях оказалась?
Марина выслушала вопрос и надула губы.
- Мне кажется, она не хочет говорить об этом, сеньор Кортес, - виновато развел руками Агиляр.
Кортес крякнул и принял все, как есть. Отпустил переводчиков, собрал экстренный совет капитанов, разъяснил ситуацию и тут же отправился в наскоро выстроенную «тюрьму». Сдвинул полог из пальмовых листьев и оглядел поедающих маисовую кашу колодников.
- Ну, что, Ордас, как там ваши планы, - не изменились?
Бывший губернаторский мажордом, громыхнув цепями, отставил миску в сторону.
- Зачем пришел?
- Мириться.
Колодники – все четверо – переглянулись.
- Нет, - упреждающе выставил узкую ладонь вперед Кортес, - если вам нравится сидеть в цепях, я не настаиваю. Но если хотите быть в доле…
Мятежники снова переглянулись.
- Ты что… возьмешь нас в долю?
- Всего золота в одиночку не огребешь, - пожал плечами Кортес, - а мне нужны капитаны.
Ордас усмехнулся.
- А когда дело дойдет до суда, нас поставят под виселицей рядом с тобой?
- За что? – искренне удивился Кортес. – У меня все по закону. Даже Королевский нотариус вам это подтвердит.
- А Веласкес?
- А что – Веласкес? Я от своих долгов перед ним не отказываюсь.
- Как так? – не понял Ордас. – Ты собираешься платить Веласкесу?! Даже после всего этого?..
Кортес саркастично ухмыльнулся.
- Я одного не пойму, сеньоры: почему вы считаете меня дураком? Я университет в Саламанке закончил…
- Ты не крути! - возмущенно оборвал его Ордас. – Ты прямо скажи! Ты собираешься выплатить Веласкесу его законную часть?! Или нет?!
Кортес легко выдержал его яростный взгляд и весело кивнул.
- До последнего песо.
***
Они шли вслед за маврами-проводниками два дня, встретив по пути только один городок. Солдаты, хлюпая размокшими от вечной сырости альпаргатами, тут же бросились по дворам, но и это селение было брошено и тщательно вычищено – ни маиса, ни кур. А в полях только и было, что едва проклюнувшиеся острые ростки маиса.
- Если так дальше пойдет, солдаты вернутся, - мрачно поделился с Кортесом Альварадо. – Лучше уж тухлая солонина и долги…
- Знаю, - отозвался Кортес.
- И тебя приведут к Веласкесу в цепях, - не унимался Альварадо.
Кортес поморщился. Ему и без уколов Альварадо было плохо. А вечером второго дня, когда тучи разошлись, а солдаты впервые за несколько дней увидели солнце, разведчики привели несколько посланных навстречу и увешанных ананасами гонцов. И снова повторилась та же некрасивая история, что и при встрече с первыми двумя послами.
- Малиналли! – панически шарахаясь от лошадей, попадали мавры перед Мариной, а затем и перед Карреро. – Малинче! Великий господин!
- Да, что за бардак! – рассвирепел Кортес и спешился. – Карреро! Ты не можешь не показывать свои отношения с рабыней при сарацинах?!
- А что я? – побледнел Карреро. – Ты мне сам ее подарил!
Кортес досадливо крякнул, подошел к Марине и ухватил ее за руку.
- Все. Хватит. Я тебе другую найду.
- Ты не смеешь… - ухватился за кинжал Карреро. – Она – моя!
Кортес развернулся и, сдвинув пытающегося прикрыть его Кристобаля де Олида в сторону, встал напротив – глаза в глаза.
- И что дальше?..
- Хватит, сеньоры… - вмешался благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Не дело друг дружку из-за паршивой сарацинки убивать…
- Да, пусть потешатся! – гоготнул Альварадо. – А то ни жратвы нормальной, ни баб, ни даже драки!
Карреро быстро вытащил кинжал из ножен и бросил ненужный пояс на землю.
- Давай! Посмотрим, кто кого…
- Это же самоубийство, Алонсо, - покачал головой Кортес, становясь так, что заходящее солнце било противнику в глаза. – Не надо.
Но зеваки тут же сгрудились вокруг, сделав кольцо и азартно споря, на каком по счету выпаде Карреро будет убит.
- Сеньор Кортес! Сеньор Кортес!
Кортес, не рискуя выпускать Карреро из виду, кинул в сторону осторожный взгляд. Это был посланный вперед разведчик – один из четырех.
- Что там еще?
- Он весь из серебра!
- Кто из серебра? – обнажив кинжал и кинув пояс на землю, переспросил Кортес.
- Город! Сеньор Кортес! Город! Он весь – серебряный!
Зеваки обмерли.
- Что ты городишь? – зло осадил разведчика Кортес, медленно идя по кругу, так, чтобы не пропустить выпад Карреро.
- Я правду говорю, сеньор Кортес! – навзрыд произнес разведчик. – Стены из серебра! Дороги из серебра! Там все из серебра! Это – Иерусалим!
Солдаты охнули, и Кортес досадливо чертыхнулся, поднял с земли свой пояс и сунул кинжал в ножны.
- Все, Карреро. Боюсь, дуэли не будет. Сам видишь…
- Все из серебра! – истерично орал разведчик, хватая за грудки то одного, то другого. – Я теперь всю Кастилию куплю! Всех девок в моей деревне! Только бы увезти!
***
Змеиный совет, состоящий из самых знатных женщин всех четырех родов, в основном, следил за правильной передачей власти мужчинами – строго по материнской линии, от дяди к племяннику. Но сколько-нибудь реальную власть старухи давно утратили, а потому долго не могли поверить, что им дозволено судить самого Мотекусому.
Затем совет не мог поверить, что Тлатоани солгал. Затем начались «запретные дни» лунного месяца, и старухи были вынуждены ждать. А за полдня до назначенного разбирательства перед Мотекусомой предстал гонец из Семпоалы.
- Четвероногие уже там! – не подымая глаз, выдохнул он.
- В Семпоале?! – ужаснулась неотступно следующая за своим супругом Сиу-Коатль. – Что они там делают?! Снова крадут наших женщин?!
- Нет, Великая Сиу-Коатль, - покачал головой гонец. – Их принимают, как гостей.
Мотекусома застонал и закрыл руками лицо. Он знал, что теперь Змеиный совет будет к нему куда как мягче, но цена была ужасна.
***
Город Семпоала оказался воистину роскошным. Широкие улицы, утопающие в тенистых садах ровные, как по линеечке отстроенные кварталы, пусть и не серебряные, но великолепно оштукатуренные каменные стены высоких белых домов… а главное, - еда. Очумевшие от голодухи солдаты ели и ели, так что почти всех проносило, но остановиться было немыслимо.
И только Кортесу было не до красот. Он сразу объяснил немыслимо толстому вождю, что Их Высочества Женщина-Змея донья Хуана и ее могучий сын, военный вождь всех кастильских племен дон Карлос послали их, своих любимых детей, чтобы они везде искореняли зло и обиды, наказывали несправедливых и оберегали угнетенных.
Теперь Кортес должен был выяснить главное.
- И что, сеньор, сильно ли вас Мотекусома притесняет? – не обращая внимания на обожравшихся и давно уже клюющих носами капитанов, расспрашивал он толстого вождя.
- Мой язык отказывается передавать все те гнусности, что он творит, - быстро переводили Марина и Агиляр.
- Подати? – понимающе вопрошал Кортес.
- Если бы только это, сеньор, - грустно кивал толстяк, и Кортес тут же превращался в слух.
Как оказалось, Мотекусома ввел в провинции фиксированные цены, и теперь требовал поставлять хлопок строго по этим ценам. Но главное, забирал всех достигших пятнадцати лет юношей в столичные училища, а затем отправлял их на государственную службу. И куда их только не отправляли! – в армию и на почту, учетчиками в хранилища и секретарями в суды, резчиками камня и оружейниками в мастерские, и многих, слишком уж многих – на строительство городов, дорог и акведуков – где-нибудь на самом краю земли.
- Боже, какой ужас! – сочувственно кивал Кортес.
Понятно, что невесты засиживались в девках, а парни быстро забывали заветы предков, а главное, не могли участвовать в священных войнах, число коих богомерзкий Мотекусома свел до трех в год!
- Священные войны это важно, - отечески кивал Кортес, чувствуя, что напал на золотую жилу. – Народ это любит…
И только неотступно следящие за ходом первых на этой земле дипломатических переговоров падре Хуан Диас вносил в утонченную беседу вождей отчетливый диссонанс.
- Что вы несете?! – углом рта шипел святой отец. – Какие такие священные войны?! У них все войны - сатанинские! В инквизицию хотите загреметь?!
- Не мешайте, - так же, углом рта, парировал Кортес, - что мне, прямо сейчас его переубедить? Попробуйте, если вы такой умный!
Падре вспомнил свое поражение в Сентле, насупился и умолк. И вот тогда Кортес задал самый щекотливый вопрос:
- А что… велики ли военные силы Мотекусомы?
- В мирное время около тридцати тысяч, - несколько напряженно перешел к «деловой» части толстый вождь, - Ну, а во время войны, сами понимаете, каждый мужчина – воин.
Кортес оторопело моргнул. Тридцать тысяч это было немыслимо много! У него, включая его самого, было шестьсот восемнадцать душ.
***
Кортес прокрутился в постели всю ночь, - даже юная, упругая телом переводчица от мыслей так и не отвлекла. Хитрый вождь сразу понял, что попал в больное место, а потому на прощание задал самый простой вопрос: «да или нет». И Кортес не знал, что на это ответить. Действительно не знал.
И вот тогда вмешался падре Хуан Диас.
- Переведите, - кивнул он Агиляру и Марине, - Их католические Высочества еще никогда и никем не были побеждены.
Кортес замер. Он не был уверен, что стоит мешать весьма рискованному в такой момент заявлению падре.
- И если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, - продолжил святой отец, - здесь через два-три месяца будет ровно столько воинов, сколько надо.
«Черт! – охнул Кортес. – Этого мне еще не хватало?!»
- Стоп, Марина! – подал он знак юной переводчице и развернулся к Агиляру. – Чуть-чуть измени.
Святой отец недоуменно посмотрел на Кортеса, и тот успокаивающе поднял узкую ладонь.
- Давайте усилим наши гарантии, святой отец.
Хуан Диас насторожился; он искренне не понимал, куда их еще усиливать.
- Если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, - с чувством процедил сквозь зубы Кортес, - я, Эрнан Кортес, буду защищать их до последнего солдата. А я еще никогда и никем не был побежден.
Падре Диас хмыкнул.
- Не много ли на себя берете?
- В самый раз, - в тон ему ответил Кортес.
А на следующее утро прибыли сборщики налогов от Мотекусомы.
***
Сборщиков налогов было пятеро, и они прошли мимо Кортеса и его солдат столь надменно, словно те не существовали.
- Мытари… - прошло по рядам. – Прям, как у нас…
- Разговорчики! – рявкнул Кортес. – Давно у меня палок не получали!
Мытари и впрямь были на удивление узнаваемы и вели себя точь-в-точь, как в Кастилии: блестящие напомаженные волосы, свежие розы в прическах, раб с опахалом позади… и невыносимо важный вид.
- Что будешь делать? – вполголоса поинтересовался Альварадо.
- Теперь только вперед, - стиснул зубы Кортес.
Альварадо восхищенно хмыкнул.
- Вот это я люблю!
А тем же вечером, толстый вождь и Кортес встретились еще раз.
- Что говорят люди Мотекусомы? – сразу поинтересовался Кортес.
- Недовольны, что мы вас приняли.
- Чем угрожают?
- Забрать двух человек для принесения в жертву, - вздохнул вождь. – Ну, и льготы по взносу в казну снять…
- А сколько дней пути отсюда до Мешико?
Толстый вождь удивленно поднял брови.
- Гонцы и за четверо суток могут пробежать.
- А если армия?
Вождь помрачнел. Он уже догадывался, что речь идет о визите армии Мотекусомы в Семпоалу.
- Главные отряды не стоят в Мешико, - покачал он головой. – Солдат будут посылать отовсюду.
- Сколько? – повторил вопрос Кортес.
- До двадцати-тридцати дней…
Кортес тяжко задумался. Он совершенно не желал дразнить Мотекусому попусту, но и шанс принять в подданство народ Семпоалы упускать не желал. Единственное, что было в его распоряжении, - время и собственная голова, и отыграть следовало, как по нотам.
- Чтобы не ставить вас под удар, я покидаю Семпоалу, - поднялся он с циновки. – Надумаете принять подданство Их Высочеств, жду вас в своей крепости. Условия знаете.
***
Совет вождей Семпоалы думал недолго, - возможность войти в союз с доблестным супругом высокородной Малиналли, избавиться от ненавистного Мотекусомы и снова зажить по заветам предков была слишком соблазнительной. И уже через два дня все восемь вождей прибыли в стремительно обрастающий частоколом из заостренных бревен город Вера Крус.
- Надумали? – только и спросил Кортес.
- Да, - за всех кивнул толстый касик.
- Тогда пошли, - кивнул Кортес и подозвал Берналя Диаса. – Быстро ко мне нотариуса и всех капитанов. Мы будем под навесом возле церкви.
В считанные минуты капитаны, включая даже опального Диего де Ордаса, были под навесом.
- Согласны ли вы, сеньоры Семпоалы привести свой народ в подданство и поставить под защиту Их Высочеств доньи Хуаны и дона Карлоса? – громко, так, чтобы нотариус и свидетели расслышали каждое слово, - спросил Кортес.
Диего де Ордас ахнул.
- Ты что, Кортес, – очумел?! Нас же Мотекусома по всему побережью размажет!
Кортес вскипел и развернулся к бывшему губернаторскому мажордому.
- Что, снова на мое место метишь?
- Да, не в этом же дело! – взвился Ордас. – Просто головой надо думать, а не седалищем! Ты же не дикарей за нос водишь! Ты из огромной империи кусок выдираешь!
Кортес кинул быстрый взгляд в сторону напряженно наблюдающих за перепалкой вождей Семпоалы.
- Я повторю вопрос.
- Понял! – истерически взвился Ордас. – Ты губернатором хочешь стать! Ценой нашей крови!
Капитаны взволновано загудели. Тот факт, что губернатором чаще всего становится тот, кто привел новые народы в подданство, они как-то упустили.
Кортес побагровел.
- Я рискую не меньше каждого из вас! – выдавил он и тут же перешел на крик. – Кто видел, чтобы я прятался за чужие спины?! Кто, я спрашиваю!!!
Тишина воцарилась такая, что стало слышно, как плотники тешут колья для крепостной ограды. Кортес тяжело выдохнул и сбавил тон.
- Я просто выполняю свой долг, сеньоры. Мы обязаны приводить новые земли и народы в подданство Кастилии и Арагона. Это вам хоть Королевский нотариус подтвердит, хоть наши святые отцы…
Он развернулся к вождям и слово в слово повторил вопрос.
- Согласны ли вы, сеньоры Семпоалы, привести свой народ в подданство и поставить под защиту Их Высочеств доньи Хуаны и дона Карлоса?
- Вы согласны платить дань Женщине-Змее Хуане и ее сыну Карлосу в обмен на защиту? – тут же, слово в слово перевели Агиляр и Марина.
Вожди сразу встревожились и, перебивая один другого, быстро залопотали на своей тарабарщине.
- Ты же говорил, что дани не будет… - перевели Марина и Агиляр.
Кортес облегченно вздохнул: вопрос был пустяшный.
- Не все подданные платят дань, - пояснил он. – Я, как идальго, не плачу, и с вас никакой дани не будет…
- Как это не будет?! А как же Корона… – опять взвился Ордас, но тут же захрипел и согнулся, получив от Альварадо огромным кулачищем в бок.
- Ты до завтра сумей дожить, - шепотом, но так, чтобы все слышали, посоветовал Альварадо, - а потом уже о податях думай. Умник…
Вожди переглянулись; простой и понятный военный союз безо всяких там податей и взносов им нравился.
- Тогда, может быть, нам просто породниться с детьми Сиу-Коатль Хуаны и дона Карлоса? – счастливо улыбаясь, предложил толстяк.
- Вожди хотят породниться с детьми Женщины-Змеи Хуаны и дона Карлоса, - перевела Марина, и Агиляр, знающий, что значит породниться у мавров, сразу уточнил: - они предлагают сеньорам капитанам своих дочерей. Как залог прочности союза.
Капитаны возбужденно загомонили. Женщин остро не хватало, да и лишними заложницы никак не были. Мало ли что…
- Соглашайтесь, - шепнул Агиляр. – Другого способа вступить в военный союз здесь нет.
- Мы согласны, - за всех кивнул Кортес и подозвал Королевского нотариуса. – Зачитывайте «Рекеримьенто»*, Годой, и доставайте оба экземпляра договора. Будем подписывать.
*Рекеримьенто – официальный текст ввода земель и народа во владение Короны Кастилии и Арагона, а затем, и Испании.
Вожди торжествующе переглянулись: они еще никогда не заключали столь выгодного союза.
***
Послание главного сборщика податей в семпоальской провинции, впрочем, как и все иные документы, Мотекусоме зачитывали в присутствии всего состава Высшего совета. Именно такое условие контроля за лживым Тлатоани назначили родовитые старухи всех двенадцати колен трех правящих родов. Снять Мотекусому они так и не решились.
- Великий Тлатоани, - громко и внятно читал секретарь. – Я еще не успел собрать и половину взносов на нужды нашего великого Союза, когда семпоальцы привязали меня к столбу и сказали, что принесут в жертву своим богам…
Вожди охнули. Это была не просто дерзость; это был вызов!
- Дальше, - холодея от предчувствий, распорядился Мотекусома.
- Они сказали мне, - стараясь сохранять хладнокровие, зачитал секретарь, - что все тридцать селений Семпоалы отложились от нашего великого и могучего Союза и теперь не будут платить взносов. Ни тебе, ни кому другому.
- Он что, священных грибов объелся? – недоуменно заморгал Верховный судья. – Как это не будут платить?!
«Кастилане! – понял Мотекусома. – Быстро же они их подмяли!»
- Читай дальше.
- А потом пришел главный «мертвец» со своими воинами и освободил меня и моего помощника, наказав передать Тебе, Великий Тлатоани, что он всегда был и будет твоим преданным другом.
Теперь уже Мотекусома, приводя себя в чувство, тряхнул головой.
- Читай дальше.
- Он вывез меня и моего помощника на дорогу за пределами земель Семпоалы и одарил немыслимо прекрасными нефритовыми бусами. Но, уже находясь в пути, я узнал от гонца, что «мертвецы» забрали у семпоальцев и остальных попавших в плен чиновников Союза, и теперь намерены вернуть их Тебе.
Дальше пошли обычные заверения в преданности и обещание добраться до столицы не позже чем через шесть дней после прибытия письма. И первым опомнился Какама-цин.
- Раздавить кастилан! – обращаясь к вождям, яростно выкрикнул он.
Мотекусома досадливо покачал головой. Какама-цин определенно уже настроился стать новым правителем Союза.
- Не за что… - возразил он племяннику. – Не за что их давить.
- Но это же вызов! – наперебой загомонили вожди. – «Мертвые» украли у нашего Союза целый народ!
Мотекусома поднял руку, и вожди нехотя умолкли.
- Задумайтесь лучше о другом, - тихо произнес Тлатоани. - В письме сказано, что Семпоала не будет платить взносов не только нашему Союзу, но и никому другому. Верно?
Вожди переглянулись. Да, секретарь зачитал именно так. Но Мотекусома уже продолжал:
- Значит, он не собираются входить в союз с кастиланами.
- Верно… - закивали вожди.
- Но почему? – он обвел вождей напряженным взглядом. – Зачем уходить от нас, если не собираешься породниться с кастиланами? Кто-нибудь может объяснить?
Члены Высшего совета замерли.
- Какама-цин! – громко обратился Мотекусома к племяннику.
- Да, дядя… - мрачно отозвался Какама-цин.
- Съезди в Семпоалу и поговори со всеми, с кем получится. В общем, разберись. Только по-умному, без лишних угроз. Ну, а мы… - Мотекусома вздохнул и обвел совет тяжелым взглядом, – мы с вами будем готовиться к войне.
***
Тем же вечером он пришел к одной из своих младших жен – дочери главной Женщины-Змеи всей Семпоалы.
- Слышала?
- Да, - побледнела жена. – Семпоала отложилась.
Мотекусома сокрушенно покачал головой, и жена медленно стащила через голову расшитое цветами платье, подняла и скрепила на темечке тяжелые черные волосы и, встав на колени, склонила голову к циновке.
- Не надо, - коснулся ее Мотекусома. – Сядь.
Жена всхлипнула и села.
- Ты же имеешь право меня задушить… - отирая крупные слезы с округлых щек, пролепетала она.
- Мне не хочется, - улыбнулся ей Мотекусома.
- А как же закон? – мгновенно перестала плакать ошарашенная жена.
И тогда Мотекусома засмеялся. Он смеялся все пуще и пуще, пока не захохотал во все горло и, не в силах даже стоять, повалился на циновку.
- Ты знаешь… я уже… о-хо-хо! Столько… законов… нарушил! Ой, не могу!!! Ха-ха-ха-ха-ха…
***
Едва сумев дослушать длинный, на полчаса текст «Рекеримеьенто», Кортес рассеянно принял поздравления капитанов и удалился под свой навес. Его трясло.
«Лихорадка?» – подумал он, повалился на бок и поджал ноги к животу. Знобило.
Лихорадкой болели многие из его людей, хотя это еще было меньшее из зол. Здесь, в жарком, влажном климате у многих набухли в паху огромные, остро ноющие желваки, открылось кровохарканье, а от колотья в боку погибло никак не меньше двух десятков солдат.
«Мне нельзя болеть… - подумал он. – Только не сейчас…»
Но встать и заставить себя двигаться, руководить, жить… сил не было.
Сплетенная из пальмовых листьев занавесь у входа затрещала, и он подумал, что надо бы встать, встретить…
- Колтес!
Его развернули на спину, и Кортес вяло улыбнулся. Это была Марина. Юная переводчица тронула его лоб, сокрушенно чмокнула губами, стащила через голову просторную полотняную рубаху и легла на него всем телом. Стало теплее.
- Ты класивый, Колтес, - тихо шепнула ему в ухо Марина. – Очень.
Кортес хотел удивиться кастильскому языку из ее уст, и не сумел.
- И сильный… Меня взял себе…
- Угу… - прикрыл глаза Кортес.
- Женщин дадут, возьми дочку толстяка… Ты понял, Колтес? Только ее… будешь еще сильнее…
Кортес хотел спросить, а хороша ли она, но уже не успел; его стремительно засасывала цветастая, наполненная бредовыми картинами воронка – на полвселенной.
***
Спустя два дня крепость Вера Крус была заполнена народом. Семпоальские землекопы готовили рвы под фундаменты, камнетесы – камни, носильщики таскали бревна, плотники их обстругивали, а вожди союзного Семпоале племени тотонаков не отходили от капитанов, где на пальцах, а где в картинках объясняя особенности местной тактики и детально разъясняя, как и откуда, скорее всего, будут атаковать военачальники Мотекусомы.
А тем временем между здешними жрецами и кастильскими священниками шла настоящая схватка. И сойтись не могли в главном: крестить ли дочерей вождей, а если крестить, то перед тем, как отдать капитанам или после того.
Позиция каждой стороны была по-своему логична, и глубокомысленный теологический спор, изрядно отягощенный переводом Агиляра и Марины, все время вел в тупик. И лишь когда в дело вмешался Кортес, основание для спора иссякло – само собой.
- Ты что, брат Бартоломе, - взял он монаха под локоть, - во второй раз венчать меня собираешься? При живой жене?
- Упаси Бог! – перекрестился тот.
- Ну, а какого черта?! К чему это словоблудие? Разве кто пострадает, если мы отгуляем по-сарацински, а уж потом их окрестим?
- Но…
- Хватит, - отрезал Кортес. – Ты прекрасно понимаешь цену этого «брака», так что нечего умника из себя строить.
А когда и частокол, и «невесты» были практически готовы, прибыли послы Мотекусомы – оба его племянники, то есть, по здешним обычаям – самые близкие люди и наследники.
«Если они уже выслали войска, - сразу же высчитал Кортес, - у меня дней пятнадцать осталось… не больше», - и отправился обмениваться дарами. Но вскоре понял, что столько времени у него может и не быть.
- Как здоровье Женщины-Змеи Хуаны и ее могучего сына дона Карлоса, военного вождя всех кастильских племен? – сразу же после обмена поинтересовался главный посол – Какама-цин.
- Слава Сеньоре Нашей Марии, Их Высочества здоровы, - вежливо кивнул Кортес. – А как себя чувствует Великий Тлатоани Мотекусома Шокойо-цин и все его жены, сестры и их дети?
- Уицилопочтли сохраняет их здоровье, - наклонил голову Какама-цин.
Воцарилась неловкая пауза, и Кортес решил не медлить.
- У меня в гостях еще трое ваших капитанов, - напомнил он о спасенных им от расправы чиновниках, - можете их забрать.
Какама-цин сдержанно кивнул.
- Великий Тлатоани благодарит тебя за помощь и обещает примерно наказать Семпоалу, из-за которой ты подвергался риску, спасая наших людей.
- Нет-нет, - рассмеялся Кортес, - ни в коем случае! Мы сами разберемся со своими подданными.
Агиляр и Марина перевели, и лицо посла вытянулось, да так и застыло.
- Вы… берете с наших братьев дань?!
Внутри у Кортеса промчался ледяной вихрь.
«Ну, что – попрыгаем?» – вспомнил он любимое выражение драчливого Альварадо.
- Семпоальцы и тотонаки добровольно вошли в состав союза вождей Кастилии и Арагона, - старательно подбирая слова, произнес он и, дабы не пропустить первой реакции, уставился послу в глаза.
Какама-цин выслушал перевод, кивнул… и больше ничего.
- Я понял, сеньор Кортес, - перевел Агиляр.
«Ну, вот и все… - пронеслось в голове Кортеса. – Теперь драки не избежать…»
Он чувствовал это всем нутром.
***
Тем же вечером, сразу после показательных – специально для Какама-цина – скачек и залповой стрельбы изо всех орудий крепости, начался первый день свадьбы восьми капитанов на восьми – точно по числу родов Семпоалы – дочерях вождей.
Кортес, как старший «в роду кастилан» с улыбкой подошел к восьми юным – и не слишком, - прелестницам, взял за руку самую красивую и развернулся к приосанившимся капитанам. Те замерли: как пройдет «свадьба», никто толком не знал, а святые отцы на все расспросы раздраженно отсылали к Кортесу.
- Карреро! – громко произнес Кортес, и погруженный в себя, стоящий последним по счету бывший друг вздрогнул и поднял недоумевающий взгляд.
- Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро! – повторил Кортес. – Тебе вручаю сию дщерь сарацинскую, поручая заботу о ней, пропитание и сохранение, а также всемерное научение слову Божьему.
Карреро, все еще не веря в происходящее, растерянно огляделся по сторонам.
- Ну, же, Алонсо! – широко улыбнулся Кортес, - прими эту руку!
Карреро густо покраснел и под одобрительные возгласы капитанов двинулся вперед – к самой красивой изо всех невест.
А спустя трое суток, едва праздник пошел на убыль, Кортес нежно потрепал по щечке свою очередную и на редкость безобразную «жену», оделся и чуть ли не силой собрал еще не вполне трезвых капитанов.
- Нас ждет большая война, - морщась от запаха перебродившей агавы, прямо сообщил он.
- И что? – громко, со вкусом рыгнул Альварадо.
- Нам понадобится помощь. Серьезная помощь.
Капитаны замерли. Такое они слышали от Кортеса впервые.
- Чья? – оторопело хохотнул умненький Гонсало де Сандоваль. – Может, Веласкеса?
- Точно, - кивнул Кортес. – Мы можем запросить помощи только у Диего Веласкеса де Куэльяра, губернатора Кубы. Для всех остальных мы – пираты.
Капитаны обомлели.
- Ты ж теперь – его смертельный враг! – мстительно напомнил Ордас.
Кортес улыбнулся. Его отношения с Веласкесом не укладывались в прокрустово ложе простых истин, вот только объяснять это капитанам он не собирался.
- Возможно, я Веласкесу и враг, - соглашаясь, кивнул Кортес. – Но флот куплен за его деньги, да, и солдаты наняты… Ему есть смысл… поучаствовать. Не пропадать же добру?
Капитаны смешливо переглянулись. Такой наглости не ожидал никто – даже от Кортеса.
- И вообще, пора отдавать долги, - напомнил Кортес, - и подносить подарки всем, от кого зависит наша судьба.
Капитаны задумались. Вот эта мысль была толковой.
- Не-е… золото так сразу отдавать нельзя, - с сомнением качнул огненной головой Альварадо, - налетят еще… самим ничего не останется.
- Рабы, - пожал плечами Кортес. – Тут неподалеку городок есть - Тисапансинго. Ни с кем пока не в союзе… удобный, в общем, городок. Однако тотонаки сказали, у них идут переговоры с Мотекусомой.
- И что? – насторожился Ордас.
- Надо напасть раньше, - пояснил Кортес. – Пока они и в Союз не вошли.
***
Едва Какама-цин кончил рассказывать о встрече с Кортесом, вожди гневно, перебивая один другого, зашумели, а потом как-то внезапно стихли и обратили взоры к Мотекусоме.
- А ты почему молчишь, Тлатоани?
- Думаю, сколько гарнизонов посылать, - отозвался Мотекусома.
Вожди удовлетворенно переглянулись. Тлатоани снова стал похож на себя самого прежнего – умный, решительный и не врет.
- Давай отправим туда всех, - решительно рубанул воздух ладонью Какама-цин.
Мотекусома и Повелитель дротиков быстро переглянулись.
- И оголим наши северные рубежи? – издевательски усмехнулся Повелитель дротиков. – Ты этого хочешь, Какама-цин?
Молодой вождь на секунду смутился, но только на секунду.
- Кроме того, - напомнил Мотекусома, - воинов надо кормить, а наших зернохранилищ в тех краях нет. Семпоала отложилась, а с Тисапансинго мы пока не договорились.
- Так ты будешь воевать с ними или нет? – как-то уж очень непочтительно спросил Какама-цин.
Мотекусома заглянул ему в глаза, и племянник – впервые – их не отвел.
- Буду, - кивнул Мотекусома. – Я предлагаю направить восемь тысяч воинов… хотя главное – вовсе не в их числе.
Вожди переглянулись.
- А в чем?
- Главное, застать кастилан врасплох, - медленно проговорил Мотекусома, - а для этого нужны две вещи.
Вожди превратились в слух.
- Договориться с Тисапансинго о тайном размещении наших гарнизонов – на любых условиях… - Мотекусома обвел членов совета внимательным взглядом. - Понимаете? На любых.
***
Когда падре Хуана Диаса известили о походе в Тисапансинго, он крестил «военных жен» сеньоров капитанов, с удовольствием отмечая, что, по крайней мере, воды недоумевающие сарацинки не боятся. Местные женщины вообще обожали мыться, как ядовито отметил брат Бартоломе, «словно горностаи». Однако, мужчин эти дикарки, что удивительно, стеснялись, и падре Хуан Диас все чаще подумывал, что привить им католические принципы большого труда не составит.
- Ну, так вы идете, святой отец, или нет? – нетерпеливо топтался на берегу посланец от Кортеса.
- Иду-иду…
Падре Хуан Диас одну за другой отправил окрещенных женщин в руки брата Бартоломе – для проповеди, а сам отправился надевать хлопчатый панцирь; после боя в Сентле он к безопасности бренного тела относился вдумчиво.
Пожалуй, будь его воля, он бы в Тисапансинго не ходил, но падре Диас до сих пор не держал в руках местных священных текстов, а именно они более всего интересовали Ватикан.
Нет, Хуан Диас искал, - постоянно, - но до сих пор встречал в здешних городках лишь сложенные гармошкой бухгалтерские счета со столбиками примитивных, в виде точек и полосок, цифр. И лишь в Семпоале жрецы показали ему свое Священное Писание, однако, из-за ссоры по поводу смены богов невестами все рухнуло. Даже копию не разрешили снять.
«Кортес прав, - печально признал Хуан Диас и пристроился в хвост колонны конкистадоров, - в делах веры мавров силой не убедишь… надо бы мне сдерживаться».
***
К Тисапансинго они подошли на третий день. Встали неподалеку от города и, стремительно соорудив неподалеку от дороги виселицу на тринадцать персон – точно по числу святых апостолов и Христа, - под руководством лекаря Хуана Каталонца выловили на полях тринадцать сарацинских баб.
Только что пропалывавшие поля с подросшим маисом сарацинки вступили в пререкания, затем попытались орать, но Каталонец это решительно пресек и, после коллективной – всем отрядом и шепотом – молитвы баб вздернули – на счастье.
- Инквизиции на него нет, - хмуро пробормотал брат Бартоломе.
- Кто-кто, а уж ты помолчал бы, - обрезал его падре Диас; он прекрасно слышал, что и монах в совместной мольбе участие принял.
Понятно, что святым отцам все это не слишком нравилось, но ни разрушать солдатскую традицию, ни, тем более, связываться с Каталонцем, ни тот, ни другой не рисковал.
Да, по правилам, Каталонца следовало предать церковному суду, и, как говорили, тот уже попадал в руки инквизиции – еще в Кастилии. Но здесь он был неуязвим. Именно Каталонец лечил солдат заговорами и человечьим жиром. Именно Каталонец лучше всех мог раскинуть карты или даже кости и тут же выдать человеку все, что его ждет, – до деталей. И именно Хуан Каталонец подсказал солдатам перед заходом в каждый город ставить виселицу на тринадцать веревок. И это всегда приносило удачу.
Но главное, в отряде все знали: этому лекарю человека угробить, – что вошь меж ногтей раздавить, и потому Каталонец делал, что хотел.
А назавтра, после ночевки, как всегда, поутру, в самый сон, отряд ворвался в Тисапансинго. Только на этот раз выскочившими из домов вооруженными мужчинами занялись не арбалетчики, а семпоальцы.
- Так, - развернулся Кортес к нотариусу, - начинай зачитывать.
Ко всему привычный Диего де Годой вытащил потрепанную тетрадку с «Рекеримьенто» и начал:
- От имени высочайшего и всемогущего всекатолического защитника церкви всегда побеждающего и никогда и никем не побежденного…
Кортес привстал на стременах. Вооруженные арканами семпоальцы уже взяли самых сильных, самых желанных их кровавым богам воинов.
- Я, Эрнан Кортес, их слуга… - читал нотариус, - извещаю вас… что Бог, Наш Сеньор единый и вечный, сотворил небо и землю, и мужчину и женщину от коих произошли мы и вы, и все су¬щие в мире…
- Троих сюда! – махнул рукой Кортес. – Пусть слушают.
От колонны отделился Гонсало де Сандоваль с несколькими солдатами, и вскоре перед Королевским нотариусом стояли трое багровых от ярости и рвущихся из ошейников вождей.
- И избрал из всех сущих Наш Сеньор Бог одного, достойнейшего, имя которого было Сан Педро*, - на одном дыхании шпарил нотариус, - и над всеми людьми, что были, есть и будут во вселенной, сделал его, Сан Педро, владыкой и повелителем…
*Сан Педро – Святой Петр, апостол.
Кортес оценил ситуацию и махнул арбалетчикам.
- Вперед! Добивайте остальных!
Арбалетчики тронулись и пошли.
- И повелел ему Бог, чтобы в Риме воздвиг он престол свой, ибо не было места, столь удобного для того, чтобы править миром…
«Черт! А хорошо на этот раз возьмем! – восхитился Кортес. – Тысячи две-три точно будет…»
- Один из бывших Понтификов… дал в дар эти острова и материки… со всем тем, что на них есть, названным королям…
И вот тогда из домов повалила главная добыча – женщины и подростки.
- Сантъяго Матаморос! – яростно выкрикнул Кортес. – Кавалерия, вперед!
- Бей мавров! – подхватили всадники, ставя лошадей на дыбы.
Бабы завизжали, похватали детей и, давя друг друга, рванули вдоль по улице – к площади, в самый центр мышеловки.
- Чтобы вы… по своей доброй и сво¬бодной воле, без возражений и упрямства стали бы христианами, дабы Их Высочества могли принять вас радостно и благосклонно под свое покровительство…
Стоящие, а точнее, повисшие в ошейниках вожди уже хрипели от удушья и бессильной злобы.
- И в силу изложенного я прошу вас и я требую от вас, чтобы, поразмыслив… при¬знали бы вы католическую церковь сеньорой и владычицей вселенной…
- Ну что здесь у тебя?! – подлетел на взмыленном жеребце Кортес. – Дочитал?
- Немного осталось… - хрипло выдохнул Годой.
- Ладно, хорош! – махнул рукой Кортес и повернулся к удерживающим вождей на цепях солдатам. – Тащи их сюда! Пусть засвидетельствуют, что все по закону…
***
Добыча была немыслимо богатой. Нет, золота взяли немного, но рабы из горного сурового Тисапансинго были превосходны, – как на подбор! Кортес набил ими шесть каравелл – до отказа и отправил груз на Кубу. Да, приходилось ждать, но в прошлый раз каравеллы обернулись до Ямайки и обратно за месяц, и Кортес искренне молился, чтобы суда вернулись до того, как подтянутся войска Мотекусомы.
А потом случилась эта неприятность. Никогда не воевавший по одной стороне с маврами, взвинченный устроенной ими резней, падре Хуан Диас весь обратный путь до Семпоалы был не в себе. А когда празднующие победу союзники начали сотнями приносить пленных в жертву, святой отец напился, - как свинья. И то ли местная бражки из плодов агавы оказалась чересчур крепка, то ли падре Диас просто потерял меру, но вот в таком виде он и напал на местных идолов.
Кортес поежился; честно говоря, он тогда подумал, что теперь им – точно конец.
Едва семпоальцы увидели, как ревущий от ярости, залитый слезами и очень сильно нетрезвый святой отец крушит их богов, тут же его связали, намереваясь немедленно, в качестве искупления, принести в жертву. Понятно, что Кортесу пришлось вступаться, и дело дошло до самой настоящей сечи, и толстого вождя, а вслед за тем и всю его семью просто пришлось брать в заложники! Никогда еще Кортес не был так близко и к смерти, и к провалу всего похода.
А потом за дело взялась Марина. Кортес не знал в точности, что она говорила, но имя Мотекусомы и ссылки на взятых капитанами дочерей Семпоалы хорошо расслышал. И воины остыли, а через пару дней ожесточенных споров стороны сошлись на том, чтобы ту самую, оскверненную святым отцом пирамиду очистить от многолетних наслоений гнилой крови и передать под католический храм.
Но доверие все одно было подорвано. Люди стали бояться, капитаны напрочь отказались от пьянки, а Кортес по два раза в ночь проверял караулы. И лишь когда примчался гонец с известием о возвращении судов с Кубы целыми и невредимыми и – более того – с новостями, все с облегчением вздохнули.
***
До вождей смысл рассказанного гонцом дошел не сразу.
- Как это Тисапансинго пал?!
- Это так, - склонился потный, тяжело дышащий гонец. – Вот письмо.
Члены совета кинулись читать послание одного из ушедших в горы жрецов, а Мотекусома расстелил карту. Теперь столь трудно создававшийся его предками Союз был отрезан от моря двумя враждебными провинциями.
- Они уже у самых наших границ! – завопили вожди. – Мотекусома! Ты слышишь?!
- Да.
- Надо немедленно напасть! Тлатоани! Почему ты молчишь?!
Мотекусома поднял голову.
- Что пишет жрец? Породнился ли Тисапансинго с кастиланами?
- Да… - растерянно проронил Верховный судья. – Они отдали кастиланам восьмерых дочерей…
- Тогда уже поздно, - снова склонился над картой Мотекусома.
- Почему?!
- Потому что через кастилан Тисапансинго породнился и с Семпоалой, и с тотонаками. Теперь это союз четырех племен.
Вожди замерли. Ужас происходящего доходил до них с трудом.
- Теперь нам негде разместить войска, чтобы напасть всеми силами и внезапно, - внимательно рассматривая карту, произнес Мотекусома. – А значит, восьми тысяч воинов мало.
- Почему?
- Потому что только в Семпоале – столько же воинов. А есть еще и тотонаки, а теперь еще и Тисапансинго. Но главное, кастилане уже почти достроили крепость. Мы опоздали.
***
Спустя месяц отосланные на Кубу корабли вернулись, и первым делом главный штурман Антон де Аламинос отчитался перед сходкой о главном.
- Рабов продали удачно. Взяли много, - начал Аламинос. – Сами знаете, почему, - беременных не было. Ну, и подростки всем понравились…
Кортес кивнул. Беременная на рудниках не выдерживала и трех месяцев, да и жрала, как лошадь, – до самой смерти. Девушек же из Тисапансинго отправили на продажу сразу, а потому беременных среди них было меньше, чем обычно, и, понятно, что пошли они по хорошей цене. Что касается горцев-подростков, то были они весьма крепки телом, а потому давали за них даже больше, чем за мужчин – приручению поддаются, считай, как дети, а работать могут, не хуже взрослых.
- Оружие, кто заказывал, привезли, - продолжил Аламинос и нашел глазами в толпе рыжую голову. – Альварадо!
- Что? Неужто нашли?! – охнул гигант.
- Как ты просил… двуручный… толедский. Вот, держи.
Альварадо просиял и, раскидывая солдат прорвался к штурману. Схватил и вытащил сверкнувший на солнце меч и прижался к лезвию щекой.
- Сегодня ты будешь спать со мной! А завтра мы повеселимся…
Солдаты уважительно засмеялись. Любовь Альварадо к оружию было известна; он обязательно проводил первую ночь в обнимку с каждым новым предметом своего обширного «арсенала», - чтобы тот к нему привык, а рано поутру, с молитвою, обновлял – на первом же мавре. Потому и равных в бою этому сеньору не было, - оружие слушалось, как верный пес.
А потом штурманы переглянулись, и Аламинос перешел к более важным новостям. И вот они заставили Кортеса задуматься больше, чем хотелось.
- Первое: Веласкес в помощи отказал, - сразу объявил Аламинос.
Капитаны тяжело вздохнули.
- Это понятно, - кивнул Кортес. – Иначе каравелл было бы больше.
- Хотя часть губернаторской доли – рабами – мы ему отвезли, - отчитался Антон де Аламинос. – Но сопровождающий не вернулся, и расписки у нас, как вы понимаете, нет.
Капитаны переглянулись. Это было плохо для всех: можно сказать, они просто потеряли деньги.
- И второе… - Аламинос значительно цокнул языком, - теперь Веласкес – Королевский аделантадо.
- Что?! – взревел Кортес и тут же осекся.
Этого следовало ожидать. Он сам же в бытность губернаторским секретарем и готовил многочисленные подарки в Кастилию – всем, кто мог повлиять на продвижение Веласкеса вверх.
- Да-да, наш губернатор теперь аделантадо, - подтвердил Аламинос, – и отныне имеет право от имени Короны посылать экспедиции и назначать подати – да, и вообще, делать все, что угодно!
Кортес лихорадочно думал. Теперь, когда Веласкес на все имеет право, какой-то «висельник» Эрнан Кортес ему точно не нужен.
«Черт! А ведь именно поэтому он и приказал передать флот! – осенило Кортеса. – Веласкес получил назначение уже тогда, перед самым отходом армады! Вот и решил дать мне отставку…»
- Но главное, сеньоры… - сделал значительную паузу Аламинос, - вы теперь – самые настоящие римляне!»
Все – и солдаты, и капитаны – растерянно переглянулись.
- Да-да! – довольно захохотал Аламинос. – Их Высочество дон Карлос теперь император!
- Император чего?.. – настороженно поинтересовался Педро де Альварадо.
Аламинос торжественно выпрямился.
- Император Священной Римской империи*.
*Полное название «Священная Римская империя германской нации». Создана в 1519 году. На выборах императора победил сеньор Кастилии и Арагона Его Высочество дон Карлос (Габсбург), отныне – Его Величество Карл V.
Конкистадоры замерли, и лишь спустя почти минуту кто-то выразил общее изумление вслух:
- Чтоб я сдох!
***
Даже получив долгожданное назначение Королевским аделантадо, Веласкес решился убрать Кортеса не сразу. Во-первых, не хотелось напряжения в отношениях с покровителем этого висельника Николасом де Овандо, а во-вторых, у губернатора было не так много толковых и одновременно с этим решительных людей. Как это ни прискорбно, Эрнан Кортес оставался самым лучшим. А потом Веласкес почти случайно узнал, что Кортес так и не заехал в имение проститься с Каталиной, и это его насторожило.
Нет, понятно, что Эрнан был очень занят. Без устали вербуя солдат и капитанов, входя в доверие к ростовщикам, он за несколько дней собрал столько людей и средств, сколько другой не сумел бы и в год. Понятно, что он попросил молодую супругу прислать ему прощальные подарки прямо на борт, - многие поступили бы так же. И все равно, в груди у Веласкеса словно засела острая ледяная игла.
Под совершенно пустяшным предлогом он заехал в имение… и буквально не узнал Каталину Хуарес ла Маркайда. Юная женщина постоянно что-то роняла, отвечала невпопад, а главное, все время отворачивалась – так, словно чего-то стыдилась.
- Так, милая, - заглянул Веласкес ей в глаза, - что происходит?
- Ничего, сеньор, - потупилась Каталина.
Веласкес улыбнулся, с сомнением покачал головой и притянул ее за плечи к себе.
- А ну-ка, выкладывай… кому еще в беде пожаловаться, если не старому дядюшке Диего?
- Эрнан… - всхлипнула женщина и вдруг упала ему на грудь и разрыдалась.
- Что Эрнан? – похолодел Веласкес. – Ну!
Каталина с рыданиями втянула в себя побольше воздуха и словно окатила его из бочки.
- Он… ко мне… не прикасается…
У губернатора потемнело в глазах. Он с трудом нащупал спинку стула, присел, а когда отдышался, устроил Каталине настоящий допрос. И подтвердил себе худшее, что чувствовал в Кортесе.
Кроме поцелуя через фату – в Божьем храме – Эрнан не прикоснулся к законной супруге ни разу. В первую же ночь он бросил плащ у порога, лег, и до самого утра они оба делали вид, что спят. То же самое повторилось и следующей ночью. А потом он просто уехал – сначала наводить порядок в энкомьенде*, затем – торговать скотом, а теперь и еще дальше – к маврам.
*Энкомьенда – пожалованный от королевского имени участок земли с прикрепленными к нему местными или привозными туземцами.
- Ч-черт… - только и смог выдавить губернатор.
Такого плевка в лицо он еще не получал. Никогда.
Впрочем, дело было не только в оскорблении. Веласкес вполне осознавал, что Кортес явно считает себя свободным от родственных обязательств, а значит, в любое время может затребовать церковного суда и доказать, что брак был изначально фиктивным. Но главное, вся экспедиция оказалась под угрозой, поскольку надежды на честность и в их отношениях – теперь никакой.
Едва не загнав лошадей, Веласкес прибыл в Сантьяго де Куба и немедленно послал в Тринидад два письма: одно своему шурину Франсиско Вердуго – с категоричным требованием сместить Кортеса, а второе Диего де Ордасу и Франсиско де Морла – с настоятельной просьбой помочь Вердуго справиться с этим непростым поручением. Но ничего не вышло.
Тогда Веласкес отправил Педро Барбе, своему заместителю в Гаване прямой приказ – взять Кортеса под арест и в кандалах доставить в столицу. Однако почуявший неладное Кортес выслал армаду вперед, а сам вошел в бухту Гаваны в последний день и то ненадолго.
Если бы у Веласкеса были деньги, он бы не поскупился, - выслал бы армаду вслед. Но ни денег, ни судов у него уже не было: все ушло на возглавленную Кортесом экспедицию. А спустя два месяца, когда до губернатора дошли слухи о продаже на Ямайке рабов из новых земель, он понял, что Кортес окончательно отложился – и от него, и от Каталины.
Нет, Веласкес терпел; он знал, что все решают время и деньги. И спустя четыре месяца, получив от Кортеса нежданное и очень почтительное письмо, он действительно обрадовался – возможности примерно наказать злопамятного, мстительного мальчишку. Он уже знал, как это сделает.
***
Услышав это протяжное «Чтоб я сдох!» Кортес как очнулся.
- Кто сказал? – быстро оглядел он замерших солдат.
Те молчали.
- Над императором Священной римской империи смеяться?! – заорал Кортес. – Что, забыли, что такое бастонада?!
Сходка потрясенно молчала.
- А ну… - набрал он в грудь воздуха, - покажите мне, как должны приветствовать победу своего сеньора кастильцы! Гип-гип!
- Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! – грянула сходка.
- Вот теперь вижу, что вы – римляне! – выкинул побелевший от напряжения кулак вверх Кортес, - ну, что, послужим нашему императору?!
- Конечно… да… послужим… - наперебой заголосили солдаты.
Кортес печально усмехнулся.
- Тем более что Веласкес от нас отказался…
Капитаны переглянулись, и наиболее благоразумный Гонсало де Сандоваль тут же выступил вперед.
- Подожди, Кортес. Что ты хочешь этим сказать?
- А что тут говорить? – горько проронил Кортес. – Если Веласкес, даже став аделантадо… даже получив от нас превосходных рабов, не собирается помогать…
Сходка замерла.
- … наших долей он тем более признавать не станет, - завершил Кортес и развел руками.
Ордас напрягся, но от повторного упрека в том, что это произошло из-за самого Кортеса, воздержался.
- И что нам делать? – растерянно заголосили солдаты.
- Служить Его Величеству, - широко раскинул руки в стороны Кортес. – Это, конечно, решать вам, но я думаю, императору дону Карлосу давно пора отправить его пятину. Золотом.
Он сделал паузу и вдруг рассмеялся.
- И уж, конечно, не через Веласкеса!
Солдаты загоготали, а Кортес, дождавшись, когда они отсмеются, выкинул кулак вверх.
- Ну, что, воины! Сантьяго Матаморос!
- Бей мавров! – в один голос выдохнула сходка.
- Стоп-стоп, - поднял руку Аламинос. – Чуть не забыл…
Внутри у Кортеса все оборвалось, но Аламинос тут же внес ясность:
- Папа Римский повелел считать эти земли Восточной Индией.
- И что? – настороженно прищурился Кортес.
- А значит, здешние туземцы уже не мавры, а индейцы, - пояснил главный штурман. – И священный боевой клич должен звучать иначе…
- Это как же? - хмыкнул Кортес, - Сантьяго Матаиндес? Так, что ли?
- Точно.
Кортес на долю секунды задумался и тут же снова вскинул кулак.
- Сантьяго Матаиндес!
- Бей индейцев!!! – счастливо взревела сходка.
***
Весь месяц после безобразного пьяного погрома в пирамидальной мечети падре Хуан Диас не знал, куда прятать глаза, – так было стыдно. Не за погром – за опасности, которым он подверг ни в чем не повинных земляков. Чтобы хоть чем-то занять ноющее сердце, он столь глубоко залез в геометрию, что уже не обращал внимания ни на сортировку золота для подарка императору, ни на составление коллективного письма Его Священному Величеству. И, как ни странно, геометрия его впервые увлекла.
Первым делом Диас переговорил со штурманами и сопоставил градусы с расстоянием в днях пути по морю, – разумеется, пока без поправок на штормы и течения. Затем он выкрал в Семпоальском храме новенький каучуковый мяч, мастерски обклеенный перьями под человеческий череп, ободрал их и аккуратно разметил ножом главные параллели и меридианы. И лишь тогда, внимательно сверяясь с таблицами, принялся наклеивать перья обратно, очерчивая границы островов и материков.
Получалось красиво, однако тут же поперла и всякая чертовщина. Великая Европа на каучуковом мяче выглядела мелкой и незначительной, а Кастилия и вовсе почти незаметной – хватило одного перышка!
- Чтоб тебя! – ругнулся падре и кинулся перепроверять таблицы.
Арифметических ошибок не было.
Он застонал, открыл книгу путевых заметок в самом начале, там, где когда-то сопоставлял выписанные из книг положения светил с днями пешего хода по степям Тартарии, и снова растерялся. Выходило так, что дикая, забытая Богом Тартария чуть ли не больше Европы! Но даже она занимала на каучуковом мяче не так уж и много места.
И тогда падре яростно крякнул и сделал главное: нанес предполагаемое место расположения Вест-Индии – ровно в семидесяти двух днях пути от Гибралтара. Он вертел обклеенный перьями мяч и так и эдак, и ни черта не понимал. Выходило так, что от побережья Вест-Индии до ее западных земель около Аравии – половина Земного Шара!
- Чертова геометрия! – расстроился падре.
Он совершенно точно знал, что Индия меньше. Намного меньше!
Можно было, конечно, обратиться за советом к Аламиносу, но падре Хуан Диас хорошо знал, как строго бдит Королевское картографическое управление за соблюдением секретности, - за длинный язык штурманам сносили головы легко и быстро… как капусту.
Он промучался три дня, в бессчетный раз проверяя каждую цифру, и с инквизиторской дотошностью сверяя положение каждого перышка на каучуковом мяче. Однако вывод был столь же математически строг, сколь и беспощаден: берег, на котором они высадились – не Индия.
«А как же Иерусалим?» – мелькнула непрошеная мысль, но падре тут же ее отогнал и быстро завернул мяч в большой кусок полотна. Побежал вдоль по улице, отыскал крытый пальмовыми листьями навес главного штурмана армады Антона де Аламиноса, ввалился внутрь, привычно благословил его и осторожно развернул свою обклеенную перьями теорию.
Главный штурман заинтересованно хмыкнул, тронул индейский мяч пальцами, узнал очертания материков… и как обжегся.
- Вы… сделали?
Хуан Диас кивнул.
- Я этого не видел, - решительно тряхнул головой Аламинос. – Все. До свидания. У меня дела.
- Значит, все правильно?.. - обмер падре.
Штурман замер.
- Зачем вам неприятности, святой отец? – наконец-то выдавил он. – Вы же не мальчишка. Должны понимать…
- Я… я ни-че-го не понимал, пока вот это не увидел… - чуть истерично хохотнул падре.
Аламинос подошел и дружески положил ему руку на плечо.
- Сожгите это и забудьте. Вот и все.
Падре издал булькающий звук и отер с лица крупную слезу.
- Знаешь, Аламинос… я шел сюда, поближе к Иерусалиму восемнадцать лет… - и вдруг разрыдался… в голос. – Боже!.. Восемнадцать лет!.. Все – коту под хвост!
***
Личное письмо Его императорскому Величеству Кортес писал четыре дня. Он знал, что рискует, в нарушение всех правил прыгая через голову аделантадо Веласкеса и даже Королевской Асьенды*. Но и вечно оставаться в мальчиках на побегушках не желал. Он уже сейчас видел шанс разом встать в один ряд с губернаторами Кубы, Эспаньолы и Ямайки.
*Асьенда Его Величества - Реал Асьенда (Real Hacienda) - королевское казначейство, в его ведении были финансы и имущество испанской короны.
Понятно, что шанс нужно было подкрепить золотом, и Кортес проделал колоссальную работу. При помощи ребят Берналя Диаса, он уговорил солдат отказаться от своих долей в пользу Короны и теперь отсылал в Кастилию почти все дары Мотекусомы. И что это были за дары! Роскошные, воистину королевские плащи из перьев колибри и кецаля, золотой диск размером с тележное колесо и сотни золотых же статуэток и украшений на сорок с лишним тысяч песо. Такое подношение Корона не заметить не могла. А значит, не могла не заметить и самого Кортеса.
Но главная изюминка была в том, что Кортес отплыл с Кубы уже ПОСЛЕ обретения Веласкесом титула аделантадо, и, следовательно, эта экспедиция была абсолютно легальной! Даже, случись разбирательство, Веласкес не стал бы настаивать на том, что Кортес присоединил новые земли и выслал Короне ее часть добычи вопреки закону – себе дороже.
Более того, теперь Кортес, как легальный первопроходец, мог смело присвоить все сделанное до него пиратскими экспедициями Эрнандеса и Грихальвы! И ни тот, ни другой до самой смерти не посмеют напомнить о своих открытиях, ибо тогда их, - бравших золото и рабов без разрешения Короны, а, следовательно, не плативших пятины, - ждет суд и виселица.
Теперь Кортесу оставалось получить одно – победу. Ту самую победу, после которой даже мысль о судебной расправе над бывшим «висельником» всем кажется кощунственной. Ту самую победу, что мгновенно возносит ее творца на самый верх установленной Господом власти над людьми.
***
Выслушав исповедь бывшего губернаторского мажордома, падре Хуан Диас принял решение мгновенно.
- Я отправлюсь на Кубу вместе с вами, Диего.
- Вы?! – обомлел Ордас. – Но почему?
Падре невесело усмехнулся. Чтобы объяснить, почему он более не хочет оставаться в этой дикой чужой стране посреди бескрайнего океана, ему пришлось бы начинать с того дня, когда он, вопреки заповедям Христовым, поклялся – достигнуть священного Иерусалима или умереть.
- Лучше скажи, чем я могу вам помочь, Диего.
- Судно-то мы захватим, - посерьезнел Ордас, - но нам нужен штурман.
- Подойдите к Гонсало де Умбрии, - мгновенно отреагировал падре. – Он согласится.
Ордас обомлел.
- Умбрия?! Вы уверены?
Падре кивнул. Ничего более, памятуя о святости исповеди, он сказать не мог.
А потом началось ожидание. Уже вышла в Кастилию нагруженная золотом каравелла. Уже число недовольных, собранных Ордасом, достигло сорока с лишним человек, а условного сигнала все не было. И лишь на четвертый день к Хуану Диасу подошел матрос.
- Сегодня после заката, - только и произнес он.
Падре кивнул и начал собираться: книга путевых записей, изрядно поношенное, но чистое белье да кошелек с двадцатью песо – больше ему никогда и не было нужно. Дождался сумерек и, следуя инструкции Ордаса, взял пустую корзину и вышел в западные ворота города – как бы к реке, помыться. Прошел берегом, быстро миновал заросли местной колючки и оказался в заранее оговоренном месте – на просторной утоптанной поляне. Огляделся и недоверчиво хмыкнул; он и не думал, что желающих вернуться так много.
- Успели… - подошел к нему Ордас и развернулся к ожидающим приказа сообщникам. – Все на месте. Теперь – в лодки.
Так же тихо, в почти полной темноте, один за другим, они тронулись по двум ведущим к берегу бухты тропинкам, слаженно приняли у состоящих в сговоре матросов лодки, сели на весла и в считанные минуты оторвались от берега на арбалетный выстрел.
- Провизии достаточно? – повернулся падре к Ордасу.
- Только то, что в трюмах, - признал тот.
Хуан Диас вздохнул. В трюмах была лишь опостылевшая, давно уже несвежая солонина, да заплесневелые сухари из кассавы.
- А пресной воды много?
- Только две бочки и не очень свежей, - озабоченно вздохнул Ордас, - но ничего… если по прямой идти, здесь до Кубы четверо суток ходу. Выдержим.
- Может, зайдем за водой на острова? – благоразумно предложил падре.
Ордас отрицательно мотнул головой.
- Нет времени. Нам важно, как можно быстрее добраться до Кубы, чтобы сообщить Веласкесу об ушедшем вперед золоте. Если послать самые быстроходные суда, можно их обогнать и перехватить у Гибралтара.
Хуан Диас удивленно поднял брови. На исповеди Ордас ничего о своих планах в отношении отправленного Кортесом золота не говорил.
- Иначе нельзя, - правильно оценил его удивление Ордас, - Корона должна получать свою долю из рук аделантадо, а не его капитанов.
Лодка стукнулась в борт небольшого суденышка, и падре, вслед за Ордасом быстро поднялся по скинутой сверху лестнице. Ощутил под ногами легкое покачивание, вдохнул свежий морской бриз и тихо рассмеялся. Это была свобода.
- Господи, наконец-то! – пробормотал он, переглянулся с таким же ошалевшим от счастья солдатом, и они тихонько рассмеялись и обнялись.
- Теперь домой…
И вот тогда раздался этот крик.
- Бог мой!
- А ну, потише! – в полной темноте скомандовал Ордас. – Что там еще случилось?
Из рубки вылетел штурман Гонсало де Умбрия.
- Штурвала нет… - с ужасом в голосе выдохнул он. – И компаса тоже…
- Как?! – оторопел Ордас и кинулся в рубку. – Ч-черт!
Падре, пытаясь понять, что происходит, растерянно огляделся и увидел огни факелов. Их были десятки – на соседних судах, на берегу, - повсюду!
- Ордас! Ты в западне! – раздался с далекого берега слабый, но отчетливо слышный в ночи голос Кортеса. – Жди утра и сдавайся.
- А если не хочешь сдаваться, - громыхнул с одного из соседних судов голос Педро де Альварадо, - можешь прямо сейчас в воду сигать. Похороним по-христиански. Обещаю.
***
Вопли пытаемых заговорщиков раздавались у здания суда весь следующий день, и «доброжелатели» только и делали, что уговаривали Кортеса не пачкать рук и на время суда и приговора уехать в Семпоалу – якобы по делам.
- Зачем тебе это надо? – вопрошал благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Они ведь запомнят!
- Мне и надо, чтобы запомнили, - отрезал Кортес.
Главный секрет власти – никогда не уклоняться ни от ссоры, ни от драки, ни от расправы Кортес выучил наизусть. И спустя еще двое суток он лично огласил короткий список тех, кого счел справедливым предать судебной расправе.
- Это несправедливо! – наперебой заорали попавшие в список. – Нас там втрое больше было!
- Я бы и вас пощадил, - строго свел брови Кортес, - но ваши преступления перед Его Величеством слишком велики. Так решила вся судейская коллегия. А я, как избранный сходкой Главный Королевский судья должен следовать закону.
Судейская коллегия из двух ребят Берналя Диаса важно закивала головами, и Кортес нахмурился и зачитал первый приговор.
- Гонсало де Умбрия… штурман… за участие в подлом сговоре против интересов Священной Римской империи… приговорен к отрубанию правой ноги по колено.
- Не-ет! – заорал штурман. – Я требую, чтобы меня судили Карреро и Монтехо, а не эти полудурки!
Но его уже тащили в центр площади.
- Хочу пояснить, - мгновенно отреагировал Кортес и нашел глазами стоящего неподалеку Королевского нотариуса. – Поскольку я поручил Карреро и Монтехо доставить в Кастилию королевскую долю, сходка выбрала новых судей – на совершенно законном основании.
- Верно, - кивнул Диего де Годой. – Все правила соблюдены.
- Они даже грамоты не знают! – верещал штурман, вырываясь из рук палачей. – Какие из них судьи?!
Но это уже никого не интересовало.
- Педро Эскудеро… приговорен к повешению за шею.
- Господи, прими душу мою грешную… - забормотал главный подручный Диего де Ордаса, покорно предаваясь в руки альгуасилов.
- Хуан Серменьо… приговорен к повешению за шею.
Почти невменяемого от перенесенных пыток Хуана Серменьо подхватили подмышки и вслед за Эскудеро поволокли к виселице.
- Падре Хуан Диас… приговорен к бастонаде. Двести ударов палкой по спине.
- А ты хорошо подумал, Кортес? – громко, на всю площадь поинтересовался падре.
- Вы нарушили закон, святой отец, - развел руками Кортес. – Судейская коллегия выяснила это совершенно точно. И я это решение одобряю и поддерживаю. Не может святой отец поддерживать бунт и мятеж против интересов Церкви и Короны.
Подошли смущенные таким приговором палачи, но падре презрительно отодвинул их связанными перед собой руками.
- Тогда пусть судейская коллегия заглянет под обложку моей книги для записей, - насмешливо посоветовал он.
- А что там? – прищурился Кортес.
- Разъяснение, сеньоры, разъяснение. Как раз по поводу интересов Церкви и Короны…
Королевские судьи переглянулись, и падре вдруг осознал, что, выдав ему охранную грамоту, Ватикан впервые за все то время, что Диас ему служил, сделал что-то действительно полезное.
Судьям принесли дневник святого отца, и они, оторвав обложку, вытащили сложенный вдвое листок пронзительно белой, почти год не видевшей солнца бумаги. Склонились над ним, с уважением потыкали черными пальцами в огромную печать Ватикана и тут же передали Кортесу.
Хуан Диас ждал.
- Падре Хуан Диас, - наконец-то справился с собой побагровевший Кортес. – Оправдан.
***
Едва разведка принесла Мотекусоме свежие новости, он собрал Тлатокан.
- Некоторые из кастилан пытались вернуться домой, - со значением произнес он.
- «Мертвые» испугались?! – восторженно охнули вожди.
Мотекусома улыбнулся.
- Сколько их было?! – наперебой загомонили вожди. – Хотя бы один из четырех есть?!
- Разведчики пишут, что тех, кто струсил, было около двух сотен. А это – каждый третий.
Вожди торжествующе переглянулись.
- Но радоваться пока рано, - предостерегающе выставил вперед ладонь Мотекусума. – Колтес всех поймал, а самых опасных казнил.
- И что ты предлагаешь? – настороженно поинтересовался Верховный судья.
Мотекусома задумчиво забарабанил пальцами по бедру.
- Разведчики предположили, что сила кастилан должна зависеть от привоза новых Громовых Тапиров и черного порошка для Тепуско.
- Да… - закивали вожди. – Это у них самое сильное оружие…
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и расстелил на циновке детально прорисованную карту бухты со старательно изображенными парусными пирогами кастилан.
- Я думаю, надо уничтожить весь их флот и ждать, - предложил он.
Вожди растерянно заморгали. Так они еще не воевали никогда.
- Это не так сложно, - все более воодушевляясь, начал Мотекусома, - я это сегодня ночью понял. Нужно выслать пироги с отборными воинами и множеством факелов, как-то забраться на борт каждой пироги… и поджечь!
Вожди восторженно переглянулись.
- А потом напасть?
- Нет-нет, - поднял брови Мотекусома. – Ни в коем случае! Потом нужно отрезать город от подвоза еды и дождаться, когда они покинут крепость… И вот тогда…
Замершие вожди выдохнули и принялись вытирать рукавами взмокшие лица. Такой тактики войны не применял еще никто.
- Ты действительно велик, Тлатоани, - за всех подытожил Верховный судья.
***
Едва Кортес выехал в Семпоалу – на встречу с вождями, в городе вспыхнула внеочередная сходка.
- Почему Херонимо повесили, а Ордас, как ни в чем не бывало, с Кортесом в Семпоалу поехал! – орали солдаты.
- Эти богатеньким сеньорам всегда все с рук сходит!
Берналь Диас дождался, когда накал достаточно возрастет, вскочил и, как бы теряя терпение, прорвался в круг.
- Братцы! – яростно стукнул он себя в грудь. – Почему мы должны вместо них кровь проливать?! Они ведь тоже присягу давали!
- Верно! – поддержали его из толпы. – Если драться, так всем!
- А если одни будут драться, а другие в сторону Кубы смотреть, толку не будет! – болезненно выкрикнул Берналь Диас.
- Да выколоть им глаза, и все! – зло и насмешливо предложил кто-то. – Чтоб не смотрели…
- Не-ет, - замотал головой Берналь Диас. – Если мы из-за паршивых гнилых каравелл друг дружке глаза будем колоть, мавры… то есть индейцы, нас мигом одолеют! Сами знаете…
- Сжечь эти чертовы каравеллы! – строго по плану заголосили со всех концов его люди. – Чтоб никто удрать не пытался!
- Правильно! Сжечь каравеллы! Идти, так до конца – всем, как один!
- Ага… - прогремел вдруг настороженный голос, - а кто потом возмещать убытки будет?
Толпа мигом смолкла и растерянно, вполголоса загомонила.
Берналь поджал губы, но тут же взял себя в руки и насмешливо прищурился.
- Ты, наверное, брат, последнюю рваную рубаху заложил, чтобы тебе каравеллу доверили…
Сходка загоготала.
- Вот и я никому ничего не должен, - развел руки в стороны Берналь Диас. – Ибо нищ, аки церковная мышь. Ну, нечего с меня взять! Нечего!
***
Каравеллы под руководством старшего альгуасила Хуана де Эскаланте разгружали целых восемь дней. Понятно, что сомнений было множество, и наиболее осторожные солдаты даже прислали к генерал-капитану целую делегацию под руководством опытного и очень уважаемого солдата Хуана де Алькантара, известного под кличкой «Старый». Но Кортес лишь развел руками.
- Вы сами знаете: сходка есть сходка. Она имеет право на все.
- Но кто за все это будет платить? – от имени делегации возразил Алькантар.
- Ты что, отвечаешь перед кем за эти каравеллы? – словами Берналя Диаса, парировал Кортес. – В долговую яму к ростовщикам влез?
- Не-ет.
- Ну, и какого черта тебе об этом думать? Твое дело – Священной Римской империи служить, а обо всем остальном пусть у сеньоров капитанов головы болят.
Делегаты растерянно переглянулись.
- Одно могу посоветовать, - усмехнулся Кортес. – Не надо жечь; можно просто посадить на мель, а все железное снять – и в кузницу.
Делегаты развернулись, и Кортес проводил их удовлетворенным взглядом. Он не только раз и навсегда решил проблему с побегами и смутой, но еще и поставил в строй добрую сотню человек – всех матросов. Но – Бог мой! – как же ему не хватало солдат!
***
Капитан Алонсо Альварес де Пинеда подошел к едва обозначенной на карте речушке под утро, незадолго до рассвета.
- Сеньор! Сеньор! – влетел в его каюту штурман. – Крепость!
- Индейская? – вскочил, протирая глаза Пинеда.
- Нет, сеньор, наша, кастильская!
Пинеда охнул и выбежал на палубу.
- Матерь Божья!
Высоченный частокол, рвы, подъемные мосты, амбразуры для артиллерии – даже в неверном свете утренних сумерек, было видно, как же великолепна эта крепость.
- Я думаю, это Эрнан Кортес, сеньор, - зачастил штурман. – Больше некому.
- Лишь бы не португальцы, - прищурился Пинеда и принял у штурмана карту. – М-да… похоже, что это Кортес.
Известия о сказочно богатой добыче, взятой Кортесом, пошли гулять по всей Ямайке сразу же после того, как его каравеллы привезли на продажу рабов, но вовсе не из-за рабов. Просто кто-то из матросов неосторожно сбыл здешнему идальго фигурку танцующей обезьянки в полторы пяди длиной – из чистого золота.
Понятно, что фигурка вмиг оказалась на столе у губернатора Ямайки Франсиско де Гарая, и уже через день Гарай вызвал к себе Пинеду.
- Пристроишься в хвост, - только и сказал губернатор.
- Не позволит, - с сомнением покачал Пинеда.
- А голова у тебя на что? – язвительно усмехнулся губернатор. – И потом, патент у меня есть; если что пойдет не так, покажешь…
Пинеда криво улыбнулся. Выданный Гараю патент Его Величества на открытие и колонизацию земель касался только тех земель, что расположены к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло. В любом ином краю Пинеда будет вне закона, и армада Кортеса из одиннадцати судов имела полное право оказать вооруженный отпор трем его каравеллам.
Однако соблазн был так велик, а слухи – особенно после доставки на Кубу каких-то особенно превосходных рабов – столь умопомрачительны, что Пинеда рискнул. Едва основав на реке Пануко небольшой городок, он со всеми предосторожностями отправился вдоль побережья и вот, на третьи сутки, отыскал. Но какое решение принять, пока не знал.
Собственно, вариантов было два, но первый – самый лучший – отпал сам собой, как только Пинеда увидел эту крепость. Оставалось высылать парламентеров и навязывать товарищеское соучастие в «разработке» этой немыслимо богатой «золотой жилы».
«Лишь бы он согласился на совместное капитанство, - подумал Пинеда. – А уж потом я найду способ его отодвинуть…» Судя по слухам, Кортес крепко рассорился с Веласкесом как раз перед отплытием, а значит, на покровительство Кубы висельник Эрнан может теперь даже не рассчитывать.
- Санта Мария! Они нас увидели!
Пинеда прищурился и удовлетворенно хохотнул. Весь берег у крепости буквально переливался огнями факелов, а на тонком, еле заметном на фоне бледного утреннего неба шпиле взвился приветственный флаг.
- Кажется, дело выгорит, - мурлыкнул под нос Пинеда и повернулся к штурману. – Армаду ставим на рейд. Всем готовиться к высадке.
Палубы всех трех каравелл загрохотали от топота десятков ног, на мачтах взвились сигнальные флажки, а едва Пинеда отправился в каюту – облачиться в парадное платье, в дверь снова ворвался штурман.
- Сеньор! Вы должны это видеть!
- Что там еще?! – раздраженно отозвался Пинеда и, на ходу застегивая камзол, выбрался наружу. – Ну?
- Посмотрите вон туда, - указал штурман.
Пинеда пригляделся, и ничего не увидел.
- Где?! Куда смотреть?
- Да, вон же, вон!
И в этот миг солнце, самым краешком своим, вышло из-за холмов.
- А это еще что?!
У берега, омываемые пенистыми волнами, стояли каравеллы.
- Раз… два… три… - считал штурман. – Санта Мария! Все одиннадцать!
Пинеда растерянно моргнул. Он и сам уже видел, что здесь, по ватерлинии вросшая в песок и уже порядком разбитая прибоем, стоит вся армада Кортеса.
- Господи! Кто мог сделать такое? – выдохнул штурман.
Внутри у Пинеды все оборвалось.
- Всем назад! – заорал он. – Отменить высадку! Немедленно назад!
Кроме капитана армады Эрнана Кортеса, правом уничтожить суда, отрезая все пути к отступлению, не обладал никто. И Пинеда уже представлял себе, что ждало бы его флот, а затем и его самого, если бы он поверил призывным береговым огням.
***
Кортес двинулся вдоль берега вслед за судами Пинеды немедленно. Он знал, что этот шакал все равно попытается встать на его земле – хотя бы одной ногой. И не ошибся. Уже спустя сутки ему удалось выловить разведчиков Пинеды, и, когда он пригрозил поджарить им пятки, то узнал об армаде главное: на трех судах приплыли двести семьдесят свежих солдат.
Санта Мария! Что только он не испробовал! Под прицелом арбалетов заставил пленных вернуться на берег и махать руками, приглашая всех высадиться. Сам со своими лучшими людьми переоделся в платье ямайских самозванцев, пытаясь захватить отвалившую от капитанской каравеллы шлюпку. Но Пинеда слишком хорошо понял, и что происходит, и с кем едва не связался.
Оставалось возвращаться в Семпоалу – без добычи.
***
Когда, спустя четыре дня, круглосуточно бегущие гонцы, сообщили об уничтожении мертвецами всех одиннадцати парусных пирог, Мотекусома не поверил.
- Разведка уверена, что это не хитрость? – принялся он судорожно разворачивать документы. – Может быть, они уничтожили маленькие пироги? Те, что без парусов…
И осекся. На великолепно исполненных рисунках были отображены все этапы, а идущий сбоку текст сухо и точно комментировал происходящее.
- Что случилось? – подошла Сиу-Коатль.
- Посмотри, - сунул ей документы Мотекусома и схватился за голову.
- Я ничего не понимаю… - растерянно пробормотала Сиу-Коатль, быстро просматривая рисунки. – Они что – сошли с ума?
Мотекусома досадливо крякнул, вскочил и заходил по комнате – из угла в угол.
- Может, я чего-то не понимаю, - вдруг рассмеялась Женщина-Змея, - но ты ведь получил как раз то, что хотел!
- Да, - мрачно отозвался Мотекусома.
- Ну, так убей их!
Мотекусома резко остановился и притянул ее за плечи к себе.
- А что, если я ошибся?! А что если они еще сильнее, чем я думал?!
- Убей их, - повторила Сиу-Коатль. – Просто убей – и все. И отпусти меня, мне больно!
Мотекусома как очнулся и медленно выпустил старшую жену.
- Я боюсь… - тихо проговорил он, - что теперь просто убить уже мало, и за ними все равно придут другие.
- Ты слишком часто стал бояться, - потирая плечи, покачала головой Сиу-Коатль. – Уйди, если боишься. У тебя столько племянников! Любой согласится стать Великим Тлатоани.
- Они еще мальчишки… - вздохнул Мотекусома. – Только драться и умеют. А мне нужно сделать так, что кастилане остановились. Понимаешь? Чтобы более ни одно их судно не смело пристать к этой земле.
- И как ты этого добьешься? – с подозрением уставилась на явно заговорившегося мужа Сиу-Коатль.
- Для начала замирюсь с Тлашкалой, - поджал губы Мотекусома.
Сиу-Коатль обмерла.
- Ты с ума сошел!
***
Этой ночью Марина снова залезла к нему под одеяло. Переплела свои крепкие, изящные ноги с его ногами и прижала голову к плечу.
- Почему Колтес не идет в Тлашкалу?
Кортес рассмеялся.
- Лучше расскажи, откуда ты такая взялась?
- Малиналли – дочь своей мамы, - серьезно ответила Марина. – А больше Колтесу знать не надо.
- Вот и тебе не надо знать, почему я не иду в Тлашкалу, - в тон ей отозвался Кортес.
- Если Колтес возьмет дочку вождя Тлашкалы, Мотекусома сделает вот так, - перевернулась она на спину и смешно раскинула ноги в стороны.
Кортес хохотнул и подмял ее под себя.
- Ты не ошибся? – иронично подняла бровь индианка. – Я – не Мотекусома.
- Ты – то, что мне нужно, - впился губами в молодую упругую грудь Кортес.
***
Через два дня Кортес оставил в крепости Вера Крус только больных, убогих и ненадежных и вышел в Семпоалу.
- Я поставил править крепостью и всем этим краем своего родного брата Хуана де Эскаланте, - объявил он и для пущего веса добавил: – если что пойдет не так, обращайтесь к нему, он победит любого врага.
Вожди уважительно глянули в сторону Эскаланте; родной брат самого Колтеса-Малинче это и впрямь была значительная фигура.
Из Семпоалы, взяв у толстого вождя в подмогу две сотни носильщиков – тащить на себе артиллерию, да четыре тысячи отборных воинов – так, на всякий случай, Кортес и выдвинулся в Тлашкалу.
Понятно, что падре Хуан Диас думал недолго и присоединился к солдатам в первый же день. Торчать за частоколом крепости, все время думая о том, как он, думая попасть в Иерусалим, оказался на другой стороне земли, было хуже, чем даже идти в неизвестность. И в выборе не ошибся: в этом походе вообще всем было на удивление хорошо.
Сгрузившие поклажу на семпоальских носильщиков солдаты шли налегке; силы оставались, а потому все они нет-нет, да и позволяли себе побаловаться с местными прелестницами. Из тысяч вышедших в поля – надламывать початки маиса – индианок попадались очень даже ничего. Да, и в заросших виноградом и вишней чистеньких беленьких городках их встречали, как родных, наперебой называя своими зятьями и стараясь угостить повкуснее. Даже брат Бартоломе, чувствовал себя чуть ли не Иоанном Златоустом. Полуграмотный монах в каждом селении просил Кортеса уступить ему на время Агиляра и Марину и чуть ли не до полуночи пересказывал дикарям сильно урезанную версию Ветхого Завета, вызывая массовое восхищение и по-детски настойчивые требования быстрее рассказать, чем там все закончилось.
А потом они вышли на перевал, и все мигом переменилось. Селения сразу исчезли, а с близких, рукой подать, заснеженных вершин засвистело так, что, сколько падре ни кутался, пронизывало до костей. Затем небо затянуло черными тучами, и пошел дождь, затем забарабанил по каскам крупный, с фасолину, град, и, в конце концов, их даже присыпало снежком.
Застывшие вконец солдаты богохульничали и пытались согреть закоченевшие руки подмышками и чуть ли не между ног. Но даже когда они обнаружили огромные запасы дров у стоящего при дороге пирамидального храма, радость была подпорчена. Греться у огня было еще можно, а вот сварить простейшую похлебку не выходило.
- Даже не пытайтесь, - мгновенно сообразил, отчего стоит такая ругань, падре Хуан Диас. – Здесь на высоте вода при другой температуре кипит.
Солдаты уставились на святого отца непонимающими глазами, и он крякнул и объяснил доходчивее:
- Волей Божьей, чем к небу ближе, тем меньше надо о брюхе думать. Просто горячей водички попейте, и хватит с вас.
Солдаты переглянулись… и смирились.
А потом было три дня пути по стылой каменистой пустыне, а затем – новый перевал и первое селение – уже в землях Мотекусомы.
- Куда идешь? – перевели Агиляр и Марина первые слова здешнего вождя.
- Бог даст, к Мотекусоме, - осторожно ответил Кортес. – В гости…
Вождь внимательно оглядел его стальной шлем и узкий кастильский кинжал.
- Без приглашения можешь не пройти… в гости.
- Почему?
Вождь улыбнулся.
- Столица стоит на острове посреди озера… - перевел Агиляр. – И ведут к ней три дамбы. И в каждой по четыре-пять подъемных мостов… пока еще никто не прошел.
Внимательно слушающий каждое слово падре Хуан Диас достал подклеенную во многих местах книгу для путевых записей. Он о столь хорошо укрепленных городах даже не слышал.
- Там каждое здание – крепость, - спокойно, со знанием дела, продолжил вождь. – Крыши – площадки для лучников. Каналы – преграда для меченосцев. Не-ет, без приглашения не пройти.
Кортес на секунду задумался и вдруг широко улыбнулся и развел узкие ладони в стороны.
- Я пришел с миром. Думаю, пока дойду, Мотекусома это поймет.
Вождь внимательно выслушал перевод и усмехнулся.
- Ты говоришь не то, что делаешь. Если ты пришел с миром, ну так иди к Мотекусоме через наши земли, через Чолулу. Почему ты идешь в Тлашкалу?
Едва Агиляр это перевел, наступила такая тишина, что стало слышно, как там, за стенами отчаянно пытаются отогнать солдаты облепивших лошадей местных мальчишек. А Кортес все молчал и молчал.
И тогда Марина что-то произнесла.
Вождь удивился и переспросил, но тут же получил подтверждение и приложил руку к сердцу.
- Вождь извиняется за нетактичное обвинение мужа высокородной Малиналли в злом умысле, - перевела Марина, а затем и ни черта не понимающий Агиляр.
И тогда Марина перешла на кастильский – на людях впервые.
- Малиналли объяснила, что в Тлашкале у нас племянники. Колтес не обиделся, что Малиналли сказала это сама?
Капитаны переглянулись. Такой наглости от – пусть высокородной, пусть и спящей с генерал-капитаном, - и все-таки рабыни они не ожидали. И только знающий, как уважаются здесь родственные связи, Кортес лишь улыбнулся.
- Умница, Марина, умница. Хороший козырь…
***
Тлатокан отреагировал на желание Мотекусомы замириться с Тлашкалой взрывом.
- Ты с ума сошел, Тлатоани! – забыв о приличиях, брызгал слюной Верховный судья. – Такого позора еще никто не допускал!
- Ты забыл, сколько наших воинов они принесли в жертву своим богам! – не отставал Какама-цин. – И что теперь – все это Тлашкале простить?!
- Да, - кивнул Мотекусома.
Вожди оторопели.
- Что ты сказал?! – опомнился первым Верховный судья.
- Да, простить, - повторил Мотекусома.
Вожди пооткрывали рты и переглянулись.
- А как же честь?
Мотекусома склонил голову, долго думал, а потом совершенно серьезно произнес:
- Лучше бесчестие вождя, чем гибель его народа.
Теперь уже замолчали вожди – тоже надолго. А потом Верховный судья переглянулся с остальными и покачал головой.
- Твой старший брат Мальналь-цин был бы куда как более достойным правителем.
Мотекусома стиснул челюсти, но Верховный судья даже не заметил, как ему больно.
- Наше терпение истощилось, Мотекусома. Мы будем переизбирать Великого Тлатоани. И следующим будешь не ты.
Мотекусома замер и заставил себя собраться.
- Я знаю, - почти спокойно кивнул он. – Но время у меня еще есть.
***
Это было странно, но, потеряв надежду увидеть Иерусалим при жизни, падре Хуан Диас словно вышел из тюрьмы и с удивлением обнаружил, сколь многие вещи ему интересны. Взял у Кортеса переводчиков, переговорил с местными жрецами и тут же напросился осмотреть их пирамидальный храм. И не без оторопи отметил, что столько старых, выбеленных временем черепов не видел еще нигде. Здесь их были сотни… тысячи!
- Это наши враги, - с гордостью указал на груды черепов главный жрец. – Поэтому-то наш город столь прославлен.
Падре понимающе кивнул. Если сложить в одном месте черепа всех врагов католической церкви, наверняка выйдет, что и Рим не менее славен.
- Переведи ему, - повернулся падре к Агиляру, - что Бог гораздо более радуется смиренному духу своего раба, нежели убиенному телу его недруга.
Вожди растерянно заморгали, и падре досадливо поморщился, - его снова не понимали.
Вообще, понятие «раб» несло у индейцев совершенно дикий смысл. За редким исключением, вроде Агиляра, раб – это взятый в плен воин, сидящий в клетке и нетерпеливо ждущий, когда жрецы с почестями принесут его в жертву. Хуже того, дикари высокомерно считали себя прямыми потомками богов и термин «раб Божий» вызывал в них истерический смех.
- Ты глупый совсем, кастиланин! – хохотали жрецы. – Чтобы стать божьим рабом, надо сначала вступить с ним в войну! Затем попасть в плен… и уж потом…
То же происходило и со словом «золото». По странной иронии богов, деньгами у дикарей служили похожие на овечий помет бобы какао, из которого они варили совершенно омерзительный на вкус напиток, а столь вожделенное для кастильцев золото индейцы иначе как «божьим дерьмом» не называли, – наверное, из-за цвета.
- Если бы ты рискнул попробовать какао, - уверяли жрецы, - ты бы уже не поменял его на все золото земли!
И уж совершенный кавардак возникал, едва падре Диас касался понятия Троицы или противостояния Сатаны – Творцу всего сущего. По их версии, лиц у Бога было не три, а четыре, и власть над миром периодически переходила от одного лица к другому – так же, как сменяются времена года или суток.
Нечто подобное происходило и сейчас. Падре начал объяснять теософскую суть креста, но индейцы тут же все извратили. Едва увидев крест, жрецы радостно закивали и показали, как точно соотносятся стороны креста с количеством тепла, приходящего со всех четырех сторон света.
Падре пошел дальше и рассказал о крещении, исповеди и причастии. Жрецы переглянулись и восторженно, наперебой забалаболили: у них все точно так же! А стоило расспросить, и оказалось, что исповедуются они, большей частью, два раза в жизни, – когда принимают крещение, да перед смертью.
Падре досадливо рыкнул и понял, что пора переходить к самому основному. Коротко рассказал, как Сеньор Наш Бог запретил Иакову приносить в жертву своего сына, но и здесь получил столь же иллюзорное «понимание».
- Раньше, когда мы были дикими, как людоеды с островов, - перевели Марина и Агиляр, - мы тоже проливали кровь своих родственников. Но Уицилопочтли запретил это – раз и навсегда. Теперь мы охотимся только за чужаками.
- Но ведь в лице Господа чужаков нет… - осторожно продолжил мысль падре, - а все люди – братья. Как же можно убивать брата своего?
Жрецы дружно рассмеялись и начали тыкать руками в кинжал на поясе Агиляра.
- Они говорят, - смутился переводчик, - что впервые видят столь хорошо вооруженных миролюбцев.
На том и расстались. А спустя два дня, убедившись, что посланные в Тлашкалу послы мира уже не вернутся, Кортес отдал приказ выдвигаться вперед.
***
Мотекусома добивался встречи с тлашкальцами три дня, и лишь на четвертое утро с лично приехавшим на золоченых носилках и вставшим лагерем у самой границы Тлашкалы Великим Тлатоани вражеского Союза согласились переговорить.
- Что тебе нужно? – на скорую руку исполнив ритуал приветствия, перешел к делу Шикотенкатль – тот самый молодой вождь, что обыграл Мотекусому.
- В твои земли движутся четвероногие, - сразу же принял эту сухую манеру переговоров Мотекусома.
- Знаю, - кивнул Шикотенкатль.
- Я предлагаю перемирие, чтобы мы вместе могли убить их, - заглянул ему в глаза Мотекусома.
Эти глаза его были полны презрения и превосходства.
- Сам справлюсь, - отрезал молодой вождь.
Мотекусома удержал готовый прорваться наружу гневный всплеск.
- Тисапансинго не справился, - напомнил он.
- Там никогда не умели воевать, - отрезал Шикотенкатль.
Мотекусома, соглашаясь, кивнул и вытащил из кожаного футляра документы – самые важные из тех, что у него были.
- Смотри, Шикотенкатль, - развернул он первый. – Это донесения купцов. – За три года четвероногие трижды разорили почти каждый прибрежный город – от самого Косумеля.
Шикотенкатль дернулся, было, посмотреть, но удержался и высокомерно усмехнулся.
- Что знают купцы о войне?
- Кастилане уничтожили все свои парусные пироги, - развернул Мотекусома следующий лист. – Я думаю, они отрезали себе путь назад.
Молодой вождь не выдержал, – кинул-таки на отлично исполненный рисунок быстрый взгляд, и вновь исполнился высокомерия.
- Правильно сделали. Пироги мертвым ни к чему.
Мотекусома сокрушенно цокнул языком, но упрекать вождя в зазнайстве не стал.
- Разреши моим воинам воевать рядом с твоими.
- Ни за что.
Мотекусома на миг – не более – стиснул челюсти, но тут же взял себя в руки.
- Хорошо. Пусть они воюют с четвероногими под твоим руководством. Ты будешь ими командовать, больше никто!
Брови Шикотенкатля поползли вверх.
- Я? Твоими?
- Да, - твердо кивнул Мотекусома. – Я дам тебе право казнить всякого, кто ослушается.
Молодой вождь покраснел. Предложение было исключительно лестным. Но он и тут нашел подвох.
- А потом все будут говорить, что Шикотенкатль настолько испугался кастилан, что попросил подмоги у Мотекусомы? Ну, уж нет!
Мотекусома вспыхнул… и все-таки снова удержался.
- Я поставлю свои войска на самой границе, - стиснув кулаки, известил он. – Понадобятся, - бери. Орлы и Ягуары – сам знаешь, каковы они в бою. И еще…
Он быстро свернул документы в трубочку, сунул их в футляр и с поклоном положил перед юным вождем.
- Это тебе. Здесь о кастиланах самое важное, что знаю о них я сам.
Шикотенкатль отвел глаза. Похоже, он уже понимал, что Мотекусома и правда не собирается подминать его под себя, но отказаться от всего только что сказанного было для молодого вождя уже немыслимо.
***
После первых же двух стычек с тлашкальцами, стало ясно, что это – не Тисапансинго. Да, здешние индейцы, как и везде, старались не убить врага, а взять в плен, но вот в стойкости и военном мастерстве превосходили соседей на голову.
- Значит, так, - хрипло помогал переосмысливать тактику ближнего боя Альварадо, - действуем по-итальянски.
Конная разведка переглянулась.
- Сюда смотреть! – рявкнул Альварадо и вскочил на коня. – Бьем только в лицо!
Он взвесил в руке длинное тяжелое копье и сделал отточенный многократной тренировкой удар.
- Ни в коем случае не в хлопковый панцирь, - застрянет!
Разведчики усмехнулись. Это они и сами знали.
- А если копье перехватили рукой, делаем так…
Альварадо повернул коня кругом, четко показывая, как вместе разворотом всадника, проворачивается в руках противника и копье.
- Ни за что не удержит!
- А если он сумеет перехватить? – раздалось из гущи отряда.
- Зажми копье подмышкой и тащи его за собой, - тут же продемонстрировал Альварадо. – Это же азбука! Что вы, как дети?!
Разведчики загудели.
- И держаться всем вместе! Чтобы не вышло, как с Педро де Мороном!
Воины потупились. Морона – отличного наездника подвела самонадеянность. При поддержке всего двух товарищей он врезался в ряды врага, и лошадь была убита, а всадника мигом связали, взвалили на спины и потащили прочь.
Лишь с огромным трудом уже простившегося с жизнью Морона спасли, но вот лошадь… тлашкальцы мгновенно сообразили, какую удачу даровали им боги, точно так же подхватили Громового Тапира и, несмотря на яростные попытки Альварадо отбить павшего боевого товарища, мгновенно уволокли коня в глубокий тыл.
Как спустя несколько дней сообщили пленные, внушающего суеверный ужас Громового Тапира воины-гонцы расчленили, а части тела и особенно голову пронесли по всем селениям, объясняя, что если даже это чудовище можно отправить к праотцам, то уж якобы сбежавших из преисподней «мертвецов» – тем более.
Это и было самым опасным.
***
Все шло даже лучше, чем думал Шикотенкатль. Пронесенная сначала по войскам, а затем и по самым отдаленным горным селениям голова Громового Тапира произвела колоссальное впечатление. И когда войска сошлись под Теуакасинго, тлашкальцы уже не боялись – ни лошадей, ни, тем более, кастилан. Бойцы даже делали ставки на то, чей отряд первым убьет очередное чудовище и, как сообщили вождям наблюдатели, ранили не менее четырех свиноподобных гигантов.
Определенно были потери и среди самих кастилан. Нет, пока Шикотенкатль трупов не видел; наученные горьким опытом с павшей лошадью и, поддерживая о себе славу давно уже мертвых, и в силу этого бессмертных «духов», кастилане хоронили солдат в обстановке полной секретности. Но опять-таки наблюдатели утверждали, что серьезные ранения получили никак не менее полусотни врагов. Да, и отступали «мертвецы» с поля боя у Теуакасинго, пусть и в полном порядке, но явно потрясенные своим внезапным и страшным разгромом.
И только избалованные символическими войнами с Мотекусомой старые вожди и особенно предводитель союзников Чичимека считали, что цена войны уже слишком высока.
- Мои воины ранили четверых мертвецов, - напирал Чичимека, - а потеряли убитыми восемьдесят! А главное, не напрасны ли наши потери? Я еще не видел ни одного убитого врага! Может, они и впрямь бессмертны?
Но Шикотенкатль не считал нужным слушать выжившее из ума старичье.
- Бессмертный – еще не значит, непобедимый! – отрезал он. – Если они духи, то пусть отправляются обратно в преисподнюю, а в моей Тлашкале им делать нечего!
- Ты слишком самоуверен, - покачал головой Чичимека, и старые вожди, соглашаясь со сказанным, сдержанно закивали.
- А вы все слишком пугливы, - парировал Шикотенкатль и с усмешкой оглядел стариков.
Вожди обиженно засопели.
А потом «мертвецы» засели в брошенной крепости, боясь даже высунуть нос, и Шикотенкатль с удовольствием прослушал последние военные сводки и подозвал гонца.
- Пойдешь по западной дороге. Там у наших границ найдешь отряды мешиков – Ягуары и Орлы.
Гонец мгновенно напрягся.
- Скажешь им, Тлашкала уже бьет тех, кого они так испугались. Пусть убираются домой.
Гонец скрылся, и Шикотенкатль повернулся к своему лучшему другу – Иш-Койотлю.
- Пора кастиланам принять наши покаянные дары. Как думаешь?
Иш-Койотль рассмеялся. Слухи о том, что «гости» уже сожрали в брошенных селениях всех собак и перешли на человечину, были весьма настойчивы и небезосновательны – трупы со срезанным с ягодиц жиром находили вслед за кастиланами почти повсюду.
- Возьми с собой всех, кого сочтешь нужным, и съезди к ним, - кивнул Шикотенкатль. – Пора дать «мертвецам» понять, кто они здесь, и что их ждет.
Иш-Койотль расцвел. Такого почетного поручения он ждал давно.
***
Израненный, обложенный примочками из топленого человечьего «масла» – за неимением лампадного – Кортес, как всегда, сидел на индейском барабане и доедал последнего щенка.
- Мы проигрываем, Кортес, - тихо произнес не отрывающий взгляда от наскоро прожаренной щенячьей лапки Гонсало де Сандоваль.
- Знаю, - мрачно отозвался генерал-капитан.
- Мы уже потеряли сорок пять человек, - проронил Диего де Ордас.
- Я помню, - кивнул Кортес и швырнул обглоданные дочиста кости в огонь.
- Лошади изранены, - склонил огненную голову Альварадо. – А от твоих послов никакого толку.
Кортес поджал губы. Он возвращал плененных в боях вождей уже трижды – с четко зафиксированными Королевским нотариусом дарами, каждый раз требуя лишь одного – мира. И каждый раз получал из Тлашкалы твердое «нет».
Но хуже всего было то, что они стремительно проигрывали. Судя по оценкам разведки, Тлашкала выдвинула против них порядка четырех тысяч воинов – опытных, привычных к горам, а главное, сытых. Те четыре тысячи семпоальцев, что он взял с собой, в бою с тлашкальцами сравниться не могли, а кастильцев было слишком уж мало – триста пятьдесят душ.
Даже лошади уже не приводили врага в ужас. Их военные вожди определенно изучали особенности Громовых Тапиров, а местами уже опробовали в деле новую, специальную тактику боя против конницы. Они нападали ночами и подходили так тихо, что если бы не натасканные на запах индейца еще на Кубе и регулярно поощряемые человечиной собаки, его отряд можно было перебить уже раза три-четыре.
А еще и артиллерийский боезапас… Кортес тяжело вздохнул, - как только они вошли в эти земли, доставка пороха и ядер сразу же стала невозможной, - тлашкальцы просто перекрыли дороги. И, сколько он еще продержится, было не столько вопросом личной отваги и вооружения, сколько времени…
- Тлашкальцы! – заорали часовые, и Кортес встрепенулся.
Стоящий на взгорке разведчик отчаянно махал укрепленным на копье флажком, и эта весть мгновенно разлеталась по всему лагерю.
- Подъем! – вскочил Кортес. – К оружию!
- Нет-нет, подожди, - озабоченно тронул его за рукав Ордас. – Это не нападение!
Кортес пригляделся, и в его груди прошла горячая волна.
- Сеньора Наша Мария! Наконец-то!
Разведчик определенно показывал знак «идут парламентеры».
***
Собственно парламентер был один – высокий, самоуверенный индеец. Выполнив обязательный ритуал приветствия, он знаком приказал носильщикам разгрузить дары в трех местах, и Кортес недоуменно переглянулся с капитанами. Такого он еще не видел.
Справа стояли четыре страшные морщинистые старухи. В центре лежали огромные, учтиво вскрытые носильщиками тюки, доверху набитые цветастыми перьями и мелкими, похожими на зерна какао шариками копала – главного здешнего благовония. Ну, а слева стоял мешок с маисом… и раскрашенный перьями под череп каучуковый мяч для здешней игры.
- Я что-то не пойму, - насторожился Кортес. – Это что?
Агиляр принялся переводить, но Марина оборвала его скупым жестом.
- Отошли их назад, Колтес, - процедила она – уже на кастильском. – Или убей.
- Ну-ка, объясни… - потребовал Кортес.
Марина ухватила Агиляра за ворот и подтянула ближе.
- У Малиналли мало слов. Скажи Колтесу то, что Малиналли скажет.
- Это насмешка, Кортес, - глотнув, начал переводить Агиляр. – Если вы – злые духи, говорят они, возьмите в жертву и сожрите старух. Если вы добрые, украсьте головы перьями и вдыхайте дым от копала. А если вы люди, поешьте напоследок маиса, потому что скоро право принести ваши сердца в жертву разыграют на стадионе.
По спине Кортеса словно пронесся ледяной ураган, и он привстал с барабана.
- Взять их.
***
Сначала закричали стоящие на каждом холме дозорные, затем – воины, а когда Шикотенкатль вышел из походного шалаша и увидел поддерживающих один другого соплеменников, он заорал и сам.
- Иш-Койотль! Что это?! Что с тобой, брат?!
Иш-Койотль покачнулся и протянул руки вперед. На месте кистей торчали перетянутые бечевкой, чтобы посол не истек кровью по пути, розовые обрубки. А кисти… связанные в пару кисти свисали у него с шеи, - как и у всех остальных.
- Что это?! – протер глаза Шикотенкатль.
- Его ответ… - выдавил друг и побрел в сторону.
- Куда ты?!
Иш-Койотль приостановился, покачнулся, и привязанные к шее отрезанные кисти ударили его в грудь.
- Скажи, Шикотенкатль… как я возьму в руки копье?
Шикотенкатль не знал.
- А как я обниму любимую?
Шикотенкатль растерянно мотнул головой.
- Я теперь кто? Мужчина? – произнес Иш-Койотль. – Или меня будут кормить старухи? До конца дней…
Внутри у Шикотенкатля все оборвалось. Он мог предположить, что парламентера убьют. Или принесут в жертву. Но только не это…
- Помоги мне, Шикотенкатль, - попросил друг и вдруг болезненно рассмеялся. – Мне даже петлю сделать нечем.
И тогда Шикотенкатль закричал еще раз – горько и страшно. Размазывая руками слезы, кинулся к шалашу, выдернул скрепляющую кровлю веревку и стремительно вернулся назад. Стараясь не разрыдаться, перекинул веревку через толстую ветку старого дерева, бережно, под руку подвел друга к петле.
- Прости меня, Иш-Койотль.
- Помоги мне, Шикотенкатль, - вместо ответа пробормотал друг и вытянул шею, сколько мог.
***
Спустя минуту, когда друг уже полетел на север, в страну предков, к сидящему под деревом Шикотенкатлю подошли.
- Сынок…
Военный вождь тлашкальцев поднял голову.
- Чичимека отложился, и вместе с ним ушли домой еще четыре недовольных тобою вождя, - тихо произнес отец. – Пора просить помощи у Мотекусомы. Своими силами нам уже не справиться.
И тогда Шикотенкатль – вопреки всем запретам – заплакал. Потому что сегодня пошел бы на союз даже с Мотекусомой – лишь бы отомстить. И потому что сам же… буквально вчера… с позором выставил отборные отряды Орлов и Ягуаров назад, в Мешико.
***
Мотекусому лишали титула по всем правилам. Сначала осмелевший Змеиный совет внимательно рассмотрел все обстоятельства дела и – с перевесом в один голос – дал свое одобрение на детальное расследование преступлений своего правителя, и только затем Тлатокан, опираясь на полученное разрешение, начал предъявлять обвинения – одно за другим.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в том, что солгал Тлатокану.
- Это так, - кивнул Мотекусома.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в тайных сношениях с приморскими врагами Союза.
- Это так, - признал Тлатоани.
- Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в попытке оказать помощь нашим самым заклятым врагам – Тлашкале.
- Да, я это сделал.
Верховный судья повернулся к остальным членам Тлатокана.
- Он признал все три обвинения. Что вы решите?
- Сместить, - решительно произнес Какама-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тескоко.
- Сместить, - отвел глаза в сторону Тетлепан-кецаль-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тлакопана.
- Сместить, - глухо проронил Иц-Кау-цин, военный правитель Тлателолько и Повелитель дротиков.
И тогда Мотекусома поднял глаза. Оставался лишь один, кроме него самого, член Тлатокана – его главная жена Сиу-Коатль. И она молчала.
Мотекусома вдруг вспомнил свое последнее откровение – там, в Черном доме, во время путешествия по слоям всего мироздания. Он усмехнулся; боги прямо сказали, что главным виновником его падения будет женщина, очень родовитая женщина…
- Сместить, - поджала губы жена.
***
Все понимали, насколько сложной будет процедура передачи власти. Ибо тому, кто станет новым Тлатоани, придется либо брать от каждого племени новую жену, - как залог будущих братских отношений, либо, если свободных дочерей у главного вождя не будет, добиваться развода нужной женщины с Мотекусомой и брать в жены ее. Но иного выхода никто не видел.
А спустя час, когда Тлатокан, в присутствии лишенного голоса, но обязанного оставаться вплоть до завершения Мотекусомы, горячо обсуждал кандидатуру нового правителя, из Тлашкалы прибежал военный гонец.
- Впустить, - распорядился Верховный судья.
Мокрый, разгоряченный бегом гонец вошел и, по обычаю не глядя в глаза Мотекусоме, протянул пакет.
- Я возьму? – спросил разрешения бывший Тлатоани. – Или кто-то из вас возьмет?
- Возьми ты, - разрешил Верховный судья и на всякий случай отодвинулся.
Объяснять гонцу, что происходит, было некогда, а право убить всякого, кто посягнет на военную почту Великого Тлатоани, он имел.
Мотекусома принял почту, вытащил послание из футляра, развернул, и его обдало могильным холодом.
- Тлашкала пала, - мгновенно севшим голосом произнес он.
- Что?! – не поверили своим ушам члены совета.
- Но это еще не все, - поджал губы Мотекусома. – Их вожди хотят отдать своих дочерей вождям четвероногих.
Члены совета потрясенно замерли. Они знали: если это произойдет, все тлашкальские племена станут военными союзниками кастилан.
***
Кортес встречал послов, как всегда, - сидя на небольшом индейском барабане, и сначала к нему пришли добравшиеся первыми вожди окрестных сел. Подойдя прежде всего к переводчице и выразив ей глубокое почтение, они многословно объяснили, что, будучи окружены вечным обманом со стороны Мотекусомы и прочих недостойных людей, наивно и преступно не могли поверить в добрые намерения отважного мужа высокородной Малиналли.
Кортес чертыхнулся; это ему уже стало надоедать.
- Марина! – оборвал он переводчицу на полуслове, - что, черт подери, происходит?! Почем они все время сначала идут к тебе, а уж потом – ко мне?!
- Здесь много моей родни, - быстро перевел Агиляр. – А больше ничего не происходит.
Кортес хотел вспылить, но глянул в округлившиеся маслины девчоночьих глаз и рассмеялся.
- Ладно! Бог с тобой! Лишь бы дело шло.
А едва щедро одаренные синими стеклянными бусами вожди откланялись, ему доложили, что идут послы Мотекусомы.
- Как?! – не поверил Кортес. – Ты не ошибся? Не Тлашкалы?
- Нет, - замотал головой запыхавшийся дозорный. – У Тлашкалы знак – белый орел, да, и больно уж эти послы богато одеты… не чета тлашкальцам.
У Кортеса перехватило дыхание.
- Приглашай.
Он готовился к этой встрече несколько месяцев, а все еще не был готов. Настолько не готов, что когда послы подошли, невольно вскочил с барабана и буквально заставил себя сесть и принять расслабленную и по возможности царственную позу.
Они и впрямь были одеты роскошно. Невиданных расцветок и немыслимо скроенная одежда красиво переливалась при каждом движении, волосы были напомажены и скручены в замысловатые прически, и уж держались они, что папские легаты.
- Позволь вручить тебе, Элнан Колтес, подарки Великого Тлатоани, - сразу же после ритуального приветствия перевели Марина и Агиляр.
- Они знают мое имя? – оторопел Кортес.
Никто из индейцев никогда не называл его полным именем, - или кличка «теулес», что означало то ли «дух», то ли «бог», или «вождь кастилан», а чаще всего, «Малинче» – муж Марины.
- Великий Тлатоани многое знает, - перевели Марина и Агиляр.
Кортес растерянно крякнул. Полным именем его называли очень и очень немногие, и он уже представлял себе, скольким людям и сколько дней подряд нужно было собирать сведения, чтобы отыскать человека, услышавшего и запомнившего его полное имя.
- А знает ли Великий Мотекусома Шокойо-цин, - решил он козырнуть и своей осведомленностью, - сколь велик и мой повелитель – дон Карлос?
- Чтобы вырастить таких сильных сынов, и отец должен быть могуч, - не без труда перевели дипломатически уклончивый изыск Марина и Агиляр.
Кортес взволнованно выслушал и сделал еще один шаг на сближение.
- Тогда почему Великий Тлатоани так и не нашел времени, чтобы назначить мне прием?
Послы ответили мгновенно.
- А разве у самого Элнана Колтеса выдался свободным хоть один день?
И тогда Кортес рассмеялся; он понимал, какая превосходная выучка должна стоять за этими столь же стремительными, сколь и уклончивыми ответами. А едва он решил сделать и третий шаг на сближение, дозорный сообщил, что идут парламентеры из Тлашкалы.
Кортес обмер: шанс был воистину божественным.
- Приглашай, - хрипло распорядился он.
Послы переглянулись, но что происходит, им перевести было некому. И лишь когда появился Шикотенкатль, они вздрогнули и замерли, а тишина воцарилась такая, что, казалось, щелкни кресалом, и все взорвется.
Высокий, выше многих в отряде Кортеса, Шикотенкатль повел широкими, плечами – так, словно ему не хватало места, и склонил непроницаемое, изрытое шрамами лицо.
- Я пришел от имени своего отца и Машишка-цина и всех остальных вождей Тлашкалы с изъявлением покорности, - перевели Марина и Агиляр. – Ты победил.
Кортес глотнул. Еще сутки назад он так не думал.
- Много времени Тлашкала окружена жадными и злобными врагами, - покосился военный вождь в сторону послов Мотекусомы, - а посему и получилось прискорбное столкновение с вами. Мы об этом сожалеем.
- Сожаления мало, - понял, что можно давить, Кортес, и переводчики мигом донесли эту короткую мысль до тлашкальца.
Лицо Шикотенкатля на мгновение дрогнуло и снова стало непроницаемым.
- Мы просим тебя стать нашим зятем, - так же бесстрастно произнес он. – Вместе мы победим любого врага.
И вот тогда дрогнули лица послов Мотекусомы. Язык Тлашкалы был и их языком.
- Я подумаю, - демонстрируя глубокую удовлетворенность, кивнул Кортес.
- Нет, - покачал головой военный вождь, – время слишком драгоценно. Вожди приглашают тебя прибыть в Тлашкалу немедленно.
Послы Мотекусомы заволновались еще больше.
- А если ты сомневаешься в правдивости наших намерений, - все так же бесстрастно проронил Шикотенкатль, - я и мои самые близкие родственники, которых я привел, становимся твоими заложниками. Вплоть до свадьбы.
В груди Кортеса словно зажгли солнце.
***
Высший совет Союза – Тлатокан не покидал зала для совещаний почти три недели. Судя по донесениям послов, те делали, что могли, и тянули, сколько могли, уговаривая кастилан не идти в Тлашкалу и не доверять ее заверениям о готовности породниться. Но и предложить Кортесу что-либо иное послы не имели права, – столица молчала.
- Вам придется приглашать их в Мешико, - первым осознал неизбежность встречи Мотекусома.
Он, хоть и утратил титул Тлатоани, но все еще оставался нужен Высшему совету, а права говорить, что думает, его не мог лишить никто.
Вожди молчали.
- И хватит тянуть, - покачал головой Мотекусома. – Кто тратит время впустую, тот проигрывает. Всегда.
Но вожди продолжали молчать. И вот тогда Мотекусому прорвало.
- Что вы молчите?! Вы хотя бы нового Тлатоани выберите! Сколько можно?! Двадцать дней прошло, а у Союза даже правителя нет!
- Я не знаю, что делать, дядя, - первым признал Какама-цин. – И в Тлашкалу их впускать нельзя, и сюда приглашать опасно.
- Но что-то же делать надо! - закричал Мотекусома.
Вожди вздохнули. Проблема не имела решений – вообще никаких. Скорость, с которой «мертвецы» поставили Тлашкалу на колени, потрясла всех, - Мешико пытался это сделать лет двести. Теперь же, если Кортес еще и породнится с Тлашкалой, произойдет слияние пяти племен: Кастилии, Семпоалы, Тотонаков, Тисапансинго и Тлашкалы.
- У вас только два пути, - нарушил тишину Мотекусома, - или убить их, или породниться с главным вождем кастилан – так, чтобы встать выше Элнана Колтеса.
- А что говорят разведчики, у вождя Кастилии Карлоса Пятого есть дочери, которых можно взять замуж? – осторожно поинтересовался Верховный судья.
- Разведчики его ни разу не видели, - за всех ответил ему Какама-цин.
- Да… в такой сильный род войти на равных трудно, - вздохнул Повелитель дротиков.
- Да, и кому он вручит свою дочь, даже если и захочет? – саркастично хмыкнул Мотекусома. – Тлатоани, которого все еще нет?
Вожди пристыжено опустили глаза. Змеиный совет, ревностно следящий за правильностью передачи власти строго по материнской линии, – от дяди к племяннику либо от брата к брату предложил четыре кандидатуры. Но ни один племянник и ни один брат Мотекусомы взять на себя ответственность в столь опасный момент не решился – даже Какама-цин.
- Может быть… ты согласишься… - с трудом выдавил Верховный судья. – Все равно лучше тебя нам сейчас правителя не найти…
Мотекусома криво улыбнулся. У него украли двадцать бесценных дней. Двадцать дней, за которые не сделано ровным счетом ни-че-го.
***
Падре Хуан Диас был потрясен: встречать будущих «зятьев», казалось, вышла вся Тлашкала. В Кастилии такие почести доставались разве что особам королевской крови.
Каждое племя и каждый род шли в своих одеждах и со своими знаменами и полковыми значками на длинных копьях. Затем под жуткий барабанный бой и завывания по улице прокатилась огромная процессия забрызганных жертвенной кровью и обросших космами до пояса жрецов с кадильницами, и падре тут же отметил, сколь похожи они на считающихся в Кастилии чуть ли не святыми юродивых и кликуш.
А потом начались бесконечные заверения в вечной дружбе, угощения, и вконец изголодавший брат Бартоломе так обожрался, что заболел, и падре Диасу снова пришлось отдуваться вместо него.
Впрочем, это было даже интересно. Необходимость присутствовать при каждой официальной церемонии, позволяла святому отцу все глубже вникать в душу этого народа, а однажды тлашкальцы по-настоящему его ошарашили.
- Здесь до нас только великаны жили, - ответил на какой-то вопрос одного из капитанов старый слепой вождь – отец Шикотенкатля. – Но Уицилопочтли их истребил.
Падре замер. Совпадение с Ветхим Заветом было налицо.
- Спроси его, откуда им известно про великанов, - дернул он за рукав Агиляра.
Старый вождь выслушал перевод, отдал короткое распоряжение, и в считанные минуты прислуга внесла… бедерную кость.
Капитаны охнули. Кость определенно была выше человеческого роста! Страшно даже подумать, каких же размеров достигал этот индейский «Голиаф» при жизни.
- Вот с кем стоило породниться, – хихикнул захмелевший Хуан Веласкес де Леон. – Мы бы тогда Мотекусому мигом в подданство привели…
Капитаны мгновенно помрачнели. Пожалуй, только в Тлашкале они осознали, насколько же силен Мотекусома. Богатый и сильный союз мог отправить на войну даже тридцать тысяч воинов! А, судя по рассказам, первоклассным было в Союзе и вооружение: копьеметалки легко пробивали любой панцирь, и даже камни для пращей были предусмотрительно заточены в форме пули.
А затем капитаны включились в игру под названием «очередная индейская жена», и лишь падре Хуан Диас да брат Бартоломе с сомнением покачивали головами, представляя, во сколько золотых песо обойдется капитанам покупка индульгенций, – конечно, если те останутся в живых.
И только затем, бесконечно поздно, дней через восемь после свадьбы, послы Мотексомы наконец-то получили из столицы внятный и однозначный ответ.
- Мотекусома готов принять Элнана Колтеса, - мгновенно передали они волю своего правителя.
В груди у Кортеса защемило, так, словно он прождал этого всю жизнь.
***
Послы Мотекусомы сразу же настояли, чтобы кастилане шли по хорошей дороге – через город Чолулу.
- Да, можно пройти и через Уэшоцинко, - признавали они, - но еды там почти нет, и холодно. Зачем вам такая плохая дорога?
- Эта дорога – гарантия безопасности, - встрял в разговор сидящий рядом с Кортесом старый слепой вождь. – Люди Уэшоцинко наши союзники, а мы теперь – самые близкие родственники Колтеса.
- А разве наш Союз когда-либо был опасен для кастилан? – резонно парировали послы.
Возразить было нечего. До сего дня Мотекусома не дал Кортесу ни единого повода к войне.
- Я подумаю, - пообещал Кортес.
Однако думал он совсем недолго – ровно столько, чтобы выслушать всех, вернувшихся из окрестностей Чолулы тлашкальских разведчиков.
- Леса возле Чолулы полны отборных войск Мотекусомы, - доложил первый.
- В городе уже готовы десятки «волчьих ям» для Громовых Тапиров, - принес жуткую весть второй.
- На крышах Чолулы спешно создаются запасы камней и устанавливают щиты для лучников, - сообщил третий. – Весь город – одна сплошная ловушка.
И тогда настал черед капитанов.
- Нам нельзя туда идти, - после недолгого, но напряженного обсуждения вынесли они окончательный вердикт. – Пушки в городе почти бесполезны, конница толком развернуться не сможет, а каменные стены даже аркебузы не пробьют.
Кортес невесело улыбнулся.
- Помните, сеньоры, сколь хорошо мы продвигались, пока индейцы верили, что мы – чуть ли не боги?
Капитаны помнили.
- А как легко мы одерживали верх, пока не убили нашего коня, помните?
Капитаны помнили и это.
- У нас остался только один козырь, - подытожил Кортес, - их вера в то, что мы непобедимы.
- Но мы ведь обычные солдаты… - печально возразил благоразумный Гонсало де Сандоваль. – Нас можно победить, и кто, как не ты, это знает.
Кортес посерьезнел.
- Главное, что они этого не знают. До сих пор. Лишь поэтому мы с вами еще живы. Но стоит нам дрогнуть…
***
План Мотекусомы был также безупречен, как и все, что он делал.
- Смотрите, - развернул он карту перед вождями. – Город просто предназначен стать ловушкой.
- Это так… - закивали вожди.
- Много тлашкальских воинов кастилане с собой не возьмут – из опасения, что мы начнем подозревать их в трусости или в чем дурном.
- Верно! – обрадовались вожди. – В гости с оружием не ходят…
- Более того, можно углубить ловушку и предложить Чолуле отложиться от нас и начать переговоры о том, чтобы породниться с Кастилией…
Вожди оторопели.
- А это еще зачем?
Великий Тлатоани улыбнулся.
- Если план не удастся, и кастилане победят, они так и так породнятся с Чолулой. Так что мы не теряем ничего.
- Как это не теряем?! – наперебой заголосили вожди. – Мы целую провинцию теряем!
Мотекусома досадливо крякнул.
- Повторяю: если кастилане победят…
Вожди не понимали.
- Единственный способ не испачкать рук, - терпеливо объяснил Мотекусома, - это сделать так, чтобы Чолула напала без нашего участия. Если кастилане победят, мы останемся чисты! И начнем переговоры – с полным правом.
Вожди обомлели. Они знали, что Мотекусома умен, но такого даже они не ожидали.
- Конечно же, наши войска всегда будут рядом, - улыбнулся Мотекусома, - и если Чолуле не хватит сил, мы добьем кастилан уже сами.
***
В конце концов, совет капитанов – полным составом – встал на дыбы, так что Кортесу пришлось напомнить им о своих полномочиях и судьбе безногого штурмана. Но капитаны столь отчаянно сопротивлялись заходу в Чолулу, что Кортесу пришлось объявить войсковую сходку.
- Надо через в Чолулу идти! – громче всех орал Берналь Диас. – Там хоть жратва будет нормальная!
- Правильно! Хватит по горам шастать! – со всех сторон кричали изрядно сдобренные золотом сообщники. – Через Чолулу идем!
Насупленные капитаны большей частью помалкивали, лишь изредка позволяя себе язвительные замечания. Но едва они подошли к Чолуле, самые худшие предчувствия начали сбываться – одно за другим. И первым делом здешние вожди вышли навстречу и попросили Кортеса тлашкальских воинов в город не вводить – ввиду прошлых обид. Кортес подумал… и согласился, а едва вожди ушли, не обращая внимания на шипение святых отцов, приказал привести Хуана Каталонца.
- Давай, солдат, делай, что нужно.
Тот мгновенно собрал человек сорок самых толковых ребят, ушел по боковой дороге, а часов через шесть, почти под утро они приволокли-таки тринадцать разновозрастных индейских баб.
- Пришлось аж за два легуа уходить, - устало объяснил Каталонец. – Ближе, как назло, - ни одной деревни! А в городе брать… опасно.
*Легуа (legua) - мера длины; 1 легуа = 5,572 км
Кортес приказал поднимать солдат, и те, мгновенно собрались для коллективной мольбы, а едва женщин вздернули, тут же расхватали нарубленные Каталонцем обрезки только что использованных тринадцати веревок. И все равно, едва солдаты переступили порог выделенной для них чолульскими вождями квартиры, все перекрестились. Обнесенный высоченной толстой стеной гостиный двор более всего напоминал именно западню.
Были и другие, известные лишь капитанам да Кортесу, приметы явной опасности. Чолульский правитель не только одарил капитанов превосходными подарками, но и слишком уж легко, почти сразу пошел на обсуждение идеи о грядущем слиянии с Кастилией.
И вот тогда, выждав для приличия около суток, появились послы Мотекусомы.
- Великому Тлатоани хорошо известно о тайных переговорах Чолулы с кастиланами, - сходу объявили они.
«Вот оно! – понял Кортес. – Началось!»
- Великий Тлатоани напоминает, что Чолула, начав переговоры о побратимстве с Кастилией без разрешения Союза, поступила бесчестно.
Внутри у Кортеса все затрепетало от предвосхищения перемен.
- Великий Тлатоани ни в чем не обвиняет Эрнана Кортеса, однако в приеме кастиланам отказывает – до тех пор, пока не закончит переговоры с Чолулой.
Капитаны обмерли. Мотекусома завел их в ловушку и умыл руки.
- Нет-нет, так не годится! – вскочил с барабана Кортес. – Я с Чолулой не братался! Это вы признаете?
Послы переглянулись и были вынуждены это признать.
- Значит, я чист перед Великим Тлатоани! – заглянул в глаза каждому из послов Кортес, – и потом… я уже приглашен ко двору! Что же мне теперь – уходить ни с чем?
Капитаны обмерли: вместо того, чтобы немедленно бежать из Чолулы, Кортес делал все, чтобы остаться в западне!
- Значит, так, - подытожил Кортес. – Я убежден, что Мотекусома, как всегда, проявит мудрость, и я смогу увидеть его славную столицу.
Послы старательно подавили готовые прорваться язвительные улыбки. Уж они-то знали, что скоро глаза Кортеса закроются навсегда.
- А сеньора Чолулы, - повернулся Кортес к замершему вождю, - я попрошу вплоть до известий из столицы поставлять моим солдатам хорошую, вкусную еду. Поскольку идти нам еще далеко.
Вождь посмотрел на послов, послы на вождя, а затем они – все вместе – на Кортеса. Всех все устраивало.
***
Разведка служила исправно, и когда пронырливые тлашкальцы сообщили, что город уже собрал порядка двух тысяч воинов, а в главном храме принесли в жертву семерых человек, Кортес понял, что дальше тянуть нельзя. Обычно индейцы приносили столь обильные жертвы непосредственно перед важным делом. Он пригласил капитанов, быстро объяснил им боевую задачу и тут же нанес визит правителю города.
- Мое терпение истощилось, - сразу перешел он к делу. – Послы молчат, а я не могу терять столько времени понапрасну!
Вождь заметно заволновался.
- И потом тлашкальцы говорят, здесь в городе заговор, - требовательно заглянул ему в глаза Кортес. – Я не знаю, чьи это происки – твои или Мотекусомы, но покорно ждать нападения не намерен.
Вождь побледнел.
- Я ни о каком заговоре не знаю…
Кортес, останавливая его, поднял руку.
- Мне некогда выяснять, кто главный заговорщик, - четко обозначил он свою позицию. – Просто пришли нам две тысячи отборных носильщиков – завтра же. И мы уйдем.
- Две тысячи? – изумился правитель.
- А ты что думал? – прищурился Кортес. – Кто будет тащить в столицу мои тяжелые Тепуско? Тлашкальцев-то вы в город не пустили!
Вождь замялся… он действительно просил не вводить в город тлашкальцев, но организовать за одну ночь две тысячи носильщиков?
- Значит, завтра с утра? – растерянно переспросил он и вдруг расцвел.
- Да-да, – настойчиво повторил Кортес. – И чтоб поздоровее носильщики были! Покрепче!
А спустя полчаса он нанес визит и послам.
- Тлашкальцы говорят, в городе заговор, - прямо известил он, - и я не хотел бы думать, что в этом замешан Мотекусома.
Послы оторопели.
- Разумеется, нет.
- Значит, я могу рассчитывать на понимание Великого Тлатоани, если мне придется отбиваться? Кто бы ни напал…
- Безусловно! – дружно закивали послы. – Чолула подло отложилась от Союза и не может рассчитывать на поддержку Мотекусомы!
А той же ночью Марина за волосы притащила в Гостиный двор старуху.
- Колтес, она сказала, вас всех убьют.
Кортес заинтересовался.
- Кто она?
Марина задумалась, но кастильских слов ей все еще отчаянно не хватало, и она быстро нашла и привела Агиляра.
- Она говорит, что старуха – мать здешнего жреца, - перевел Агиляр. – Предложила выйти замуж за ее сына. Сказала, что они тоже хорошего рода. Обещала много украшений для ушей…
- Когда назначено нападение? – оборвал его не имеющий времени слушать об украшениях для ушей Кортес.
- Сначала они хотели напасть этой ночью, - перевел Агиляр. – Но недавно время внезапно перенесли. Первыми нападут носильщики и нападут они завтра утром, прямо здесь.
Кортес улыбнулся. Все шло, как он и предполагал.
- Старуху связать и – на задний двор, - махнул он рукой. – А с ее сынком я завтра буду разбираться. И еще Агиляр… сходи к капитанам. Я назначаю внеочередную сходку.
***
Едва солнце взошло, к Гостиному двору потянулись крепкие, плечистые, покрытые шрамами носильщики. Они шли и шли – из каждого квартала города, и стоящая в воротах охрана пропускала всех, отнимая и складывая у стены только совсем уж плохо спрятанное оружие.
- Потом заберешь, - вставляя заученные при помощи Агиляра и Марины местные слова, объясняли они, - как ты будешь со всем этим барахлом пушку тащить?
А едва похожий на мышеловку двор был заполнен, и ворота закрылись, показался Кортес. Он выехал из пустого по местному обычаю дверного проема на коне, в сопровождении обоих переводчиков и нотариуса, и был спокоен и уверен.
- Здесь есть вожди? – громко поинтересовался он.
Переводчики донесли смысл, и кое-кто вышел из толпы.
- А оружие с собой кто-нибудь принес?..
Вожди переглянулись.
- Или здесь одни бабы собрались? – хохотнул Кортес.
Толпа возмущенно загудела.
- У них есть оружие, - перевели толмачи.
Кортес удовлетворенно кивнул.
- Тогда объясняю. Поскольку, три дня назад мною и вождем Чолулы были начаты переговоры о принятии города в подданство Кастилии, территория Гостиного двора считается посольством.
Вожди внимательно слушали. Но пока ничего не понимали.
- А значит, на этой территории, - продолжил Кортес, - действуют законы Священной Римской империи.
Он повернулся к нотариусу.
- Верно, Годой?
Тот кивнул.
- Однако вы не только пришли с оружием, - возвысил голос Кортес, - но и замыслили предательское нападение на посольство дружественной Чолуле страны. Свидетели у меня уже есть.
Вожди заволновались, их явно обеспокоила наглость, с какой их обвинял повелитель «мертвецов».
- Теперь, по кастильским законам все вы, как преступники и убийцы, подлежите смерти.
Кто-то рассмеялся, его неожиданно поддержали, и постепенно весь обнесенный высоченными стенами двор наполнился громовым хохотом. Уже то, что им угрожает один-единственный человек, да еще попавший в такую западню, было немыслимо смешно.
И тогда Кортес жестом отправил переводчиков и нотариуса в укрытие, подал знак откинуть от стены здания гостиницы тростниковые маты и прямо на коне въехал обратно в гостиницу. Индейцы загомонили, потом загудели, все громче и громче, потянулись к спрятанному на теле оружию… но было уже поздно. Из пробитых в стене гостиницы больших круглых отверстий показались жерла орудий, и уже в следующий миг они ухнули и наполнили двор огнем и смертью.
- Теперь главное, чтобы Тлашкала не подвела! – прикрывая уши ладонями, крикнул Кортес капитанам, и те рассмеялись.
А спустя четверть часа, когда солдатам оставалось лишь добить оставшихся агонизирующих «носильщиков», Кортес пригласил пройти во двор капитанов и четырех взятых в плен и еще вчера во всем признавшихся, еле ковыляющих на обожженных ступнях вождей и обвел кровавое, шевелящееся месиво рукой.
- Вот видите, как все просто… Если все по закону делать.
Пристыженные капитаны молчали.
***
Тлашкала вошла в город со всех сторон. Счастливые от возможности наконец-то свести счеты с предательски вступившим когда-то в Союз Мотекусомы соседом они резали и резали, оставляя, однако, почетных воинов живыми – для принесения в жертву. А когда мужчин почти не стало, на улицы вышли все, кто хотел.
Хуан Каталонец оставил часть добровольцев заготавливать «масло» – прямо в гостинице, а сам рыскал по городу в поисках особых снадобий, размещенных лишь в особых, нужным образом помеченных родинками телах.
Известный неукротимой страстью к мальчикам бывший матрос Трухильо бродил из дома в дом с томными, полными вожделения глазами и время от времени отыскивал воистину бесценную красоту.
Ну, а свободные от караулов солдаты развлекали себя как могли. Нет, поначалу, обшарив на удивление бедный золотом город, они принялись вылавливать и клеймить женщин и подростков. Но затем Кортес объявил, что отсюда рабов отправлять не станет, и мигом ставший бесполезным товар принялись топить в городском пруду.
Они привязывали им к ногам тыквы, и выросшие в горах не умеющие плавать дикарки потешно подвывали, пытаясь изогнуться и забраться-таки на тыкву, а едва тыква уходила в воду, орали и панически пускали пузыри. А потом кто-то придумал связывать спинами родственников, и уж тогда гогот стоял такой, что, казалось, что кто-нибудь точно надорвет живот. Ибо едва мать начинала цепляться за жизнь, она невольно принималась топить своего сына. И наоборот.
И только штатные псари, да помешанные на оружии старые вояки на подобные глупости не отвлекались. Псари пользовались удобным случаем, чтобы еще и еще раз поддержать в собаках интерес к индейскому мясу, а вояки, как всегда, совмещали приятное с тем, что позже пригодится в бою.
- Ставлю сто песо, что разрублю его наискосок, - показывал на стоящего перед ним толстого индейца Альварадо.
- Двуручным, кто угодно разрубит! – хохотнули опытные бойцы. – Ты обычным попробуй…
Альварадо на миг замешкался и тут же презрительно усмехнулся.
- Черт с вами! Я его и простым надвое разложу.
- Идет, - криво улыбаясь, принимали ставку бойцы.
Даже если Альварадо его все-таки разрубит, шанс отыграться был. Чего-чего, а уж индейцев здесь было – море.
А тем временем ненасытные тлашкальцы все выносили и выносили из города соль и хлопок, медь и перья попугаев, оружие и крашенные ткани – все, что должно было поддерживать быт многочисленных родственников и семьи до следующей священной войны.
Кортес в этом не участвовал: ни родинки, ни мальчики, ни пруды, и уж тем более перья попугаев его не интересовали. Он вершил правосудие: принимал от тлашкальцев пленных вождей, быстро допрашивал их, уличая в предательстве, и в присутствии нотариуса и обоих духовных лиц отправлял на костер – здесь же, во дворе гостиницы.
А потом пришли послы Мотекусомы. Едва войдя в почти очищенный от трупов, но отчаянно воняющий горелым мясом двор, они сразу же оглядели стены, и Кортес улыбнулся. Послы определенно отметили, что казавшаяся им ловушкой гостиница уже ощетинилась жерлами орудий, мгновенно став неприступной крепостью.
- Тлашкальцы не пытались причинить вам вреда? – первым начал Кортес.
- Нет, - замотали головами послы.
- Ну, вот видите, - отечески улыбнулся им Кортес. – Подданные дона Карлоса Пятого быстро становятся миролюбивыми и законопослушными…
Прошедшие через пылающий город послы поежились, и один, наиболее значительный выступил вперед.
- У меня нет права просить об этом, и все же я прошу: уведи тлашкальцев из города. Хватит.
Кортес улыбнулся.
- Только из уважения к Мотекусоме…
Посол выслушал перевод и покачал головой: комплимент был слишком уж сомнителен.
- Сделай это из уважения к себе, Колтес.
***
Получив известие о провале в Чолуле, Мотекусома мгновенно собрал Тлатокан и велел секретарю зачитать письмо вслух.
- Как вы слышали, вести из Чолулы пришли ужасные, - озабоченно произнес он, едва секретарь прочел все, - однако по счастью наши войска проявили выдержку и в бой не ввязались.
Члены совета сидели, понурив головы. Тлатоани, как всегда, был прав, но и позор был велик.
- И вывод здесь может быть один: нам нужно учиться воевать.
Вожди недоуменно подняли головы.
- Смотрите, – попытался донести суть Мотекусома. – У них все наоборот! Мы думали, что загнали их в ловушку, а они использовали двор, как крепость…
- Точно, - согласился Повелитель дротиков, - я тоже заметил: наши любят бой на открытом месте, а они, как трусы, жмутся в укрытие!
- И побеждают, - поднял палец вверх Мотекусома.
- Им не нужны жертвы, - подал голос Верховный судья. – Им нужны трупы.
Вожди загомонили; вся армия Союза была нацелена взять врага живьем – для жертвоприношений богам, а значит, и для славы. В то время как кастилане предпочитали просто убивать.
- Этому нам и надо учиться у кастилан! – стал настаивать Мотекусома и вдруг увидел, что все умолкли.
- И что же нам теперь, тоже честь потерять? – хмыкнул Какама-цин.
Воцарилось неловкое молчание; фактически Какама-цин только что обвинил своего дядю в бесчестии. Но Мотекусома лишь усмехнулся.
- Нам надо не честь потерять, а глупость, - ответил он в полной тишине. – Наши солдаты должны научиться воевать не для славы, а для победы. Понимаете? Для нашей общей пользы!
Вожди потупились. Сделать смерть – самое священное событие человеческой жизни чем-то полезным, а войну превратить в работу?!
- Ты же предлагаешь сделать солдат преступниками, - брезгливо посмотрел на него Повелитель дротиков. – Сделать их такими же, как «мертвецы», воюющие за золото.
Вожди замерли; в таком Тлатоани еще не обвинял никто. Но Мотекусома лишь восторженно улыбнулся, ушел в себя и поднял палец, чтобы не мешали думать.
- Кастилане готовы воевать за золото, - тихо произнес он. – Что-то в этом есть…
Члены Тлатокана ждали.
- Я должен это обдумать, - озабоченно вздохнул Мотекусома. – А пока я хочу остаться один.
***
Едва Кортес проводил посольство Мотекусомы, вопреки всем ожиданиям давшее твердое и окончательное согласие на дипломатический визит в столицу, капитаны переглянулись, и к нему – от имени всех – подошел Диего де Ордас.
- Прости, Кортес. Я не верил, что тебе это удастся. Мы все не верили. Никто не верил.
Кортес молчал.
- Если ты добьешься хотя бы установления дипломатических отношений с этой державой, ты войдешь в историю всей Кастилии.
- Да что там Кастилии! – вскочил Альварадо. – Всей Священной Римской империи! Гип-гип!
- Ура! Ура! Ура! – грянули капитаны. – Качать Кортеса!
Его подхватили, куда-то понесли, а потом было горькое местное вино из агавы, горячечные споры, но Кортес как ничего не видел и не слышал. Нет, он поднимал бокалы, принимал поздравления, улыбался, но был не здесь. И лишь глубокой ночью, оставшись один, всхлипнул и с силой ударил кулаком в продавленный от вечного сидения индейский барабан.
Тот вяло отозвался.
И тогда Кортес рассмеялся, ухватил барабан так же, как берут его индейцы, выхватил узкий кастильский кинжал и, тихонько постукивая рукояткой по вибрирующей коже, пошел вкруг костра. Он шел и шел, все ускоряя и ускоряя шаг, а потом отшвырнул барабан и помчался, высоко подпрыгивая и рубя кинжалом воздух, словно окончательно свихнувшийся от бесконечной крови и лишь поэтому достигший блаженства индейский жрец.
- Висельник, говорите?! – страшно и хрипло орал он. – Висельник?!! Я вам еще покажу, кто такой висельник!
***
На следующий день, в самом начале короткого, энергичного совещания Кортес приказал выступить в Мешико.
- Кому ты поверил?! – кричали возбужденные тлашкальские вожди. – Тебя же убьют! Возьми хотя бы восемь тысяч тлашкальцев!
- Нет! - яростно мотнул головой Кортес. – Я не настолько глуп, чтобы входить в этот город с войсками. Тысячу носильщиков я возьму, - и хватит!
- Мы туда не пойдем, - тут же известили семпоальцы. – Мы с Мотекусомой как-никак тоже в родстве. Как и с тобой. Если вспыхнет стычка, может пролиться братская кровь. Нам этого нельзя.
- Значит, катитесь домой! – весело рявкнул Кортес и повернулся к интенданту. – Алонсо! Одари наших родственничков, чем бог послал, и с почетом выставь!
- Вот это я люблю! – заключил Кортеса в медвежьи объятия Альварадо. – В огонь и воду за тобой, таким пойду!
- Но только по моему письменному приказу, - хохотнул Кортес и мягко высвободился. – Не забывай, что я еще и нотариус.
А потом они вышли, в два дня достигли очередного горного кряжа, еще сутки, двигаясь вверх, чуть ли не ползли на брюхе и, в конце концов, оказались на такой высоте, что попали в буран.
- Не отставать! – весело орал Кортес на тлашкальцев. – Что вы, как бабы брюхатые возитесь?! Живее двигайтесь! Живей!
И те крякали, скользили по снегу, падали, но все-таки делали еще один рывок и продвигали орудия еще на полшага вверх.
А едва они поднялись на самый верх, земля дрогнула и загудела.
- Санта Мария! Что это?
- Попокатепетль… Человек-гора… - с восторженным трепетом зашептали тлашкальцы. – Он сердит…
Сверху сквозь снег посыпалась горячая каменная крошка, и что солдаты, что тлашкальцы, обуреваемые мистическим ужасом, подхватили каждый свой груз и уже непонятно из каких сил, перевалили на ту сторону и, охая, покатились на задах вниз по склону. И только уже в самом низу, когда впереди показался гостиный двор, всех охватило необузданное веселье.
- Нет, ты слыхал, как громыхнуло?!
- А как земля тряслась!
- Это не земля! Это Педро своим задом камни считал!
Лишь Кортес был уже собран и сосредоточен. Он уже видел вышедшую встречать его делегацию.
***
Когда Мотекусома лично навестил бывшего Верховного судью Союза, Айя-Кецаля, старик был потрясен. Много лет назад именно Мотекусома добился смещения слишком уж влиятельного Айя-Кецаля с поста Верховного судьи, а вот теперь просил об услуге. Нет, поначалу Айя-Кецаль хотел прогнать его, но просмотрел бумаги и понял, что сделает это, – чего бы оно ни стоило.
- С дороги, - распорядился Айя-Кецаль, и мелкие вожди, сгрудившиеся возле гостиного двора города Амекамека, испуганно расступились, - уж его-то они знали.
Айя-Кецаль, загремев портьерой из раскрашенного тростника, вошел в главную, самую лучшую комнату, и подал добившимся встречи с предводителем кастилан вождям еле заметный знак рукой. Те покорно встали и задом-задом отступили мимо него к выходу. И тогда они остались одни.
Вождь кастилан был именно таков, каким его изобразили художники Мотекусомы: высокий, статный, хотя, пожалуй, и узковатый в плечах. Только вместо щегольских оттопыренных в разные стороны тонких усов, как на рисунке полугодовалой давности, его лицо теперь покрывала борода.
«Сильная борода, - отметил старик. – Волос крепкий…»
Кастиланин что-то произнес, и два переводчика – мужчина и женщина сразу же подключились к разговору.
- Кто ты?
- Айя-Кецаль, - присел он неподалеку. – Говорить пришел.
- Ты от Мотекусомы?
- Нет, - мотнул головой Айя-Кецаль, - но сил и у меня достаточно.
Кастиланин мгновенно заинтересовался.
- Ты его враг?
- Враги… друзья… перед четырьмя лицами Уицилопочтли мы все лишь игроки в мяч! - рассмеялся старик. – Скажи, кастиланин, а кто ты?
Теперь уже рассмеялся и кастиланин.
- Как ты сам сказал, всего лишь игрок в мяч, – перевела девчонка.
- Тогда, может быть, мы поладим? – предположил Айя-Кецаль. – В одной команде…
В глазах кастиланина мгновенно зажегся интерес.
- И что от меня требуется? – перевела девчонка.
- Твои великолепные солдаты и побольше Тепуско и Громовых Тапиров.
Кастиланин улыбнулся; ему определенно начинал нравиться этот разговор.
- И какой будет приз?
- Я слышал, у кастилан золото и рабы в почете, - улыбнулся Айя-Кецаль. – У тебя будет и то, и другое. Много.
- А что достанется тебе?
Старик улыбнулся.
- Земля для моего народа.
И вот тогда в глазах кастиланина что-то мелькнуло.
- И много здесь… этой земли? – поинтересовался он.
Старик насторожился, но вопрос был задан, и не ответить означало разрушить так хорошо начатый разговор.
- Лет восемь пути, если мы двинемся на север, - осторожно ответил он, - и почти столько же на юг. Ну, что… пойдешь со мной?
И едва он это сказал, в глазах кастиланина словно опустилась плотная завеса – разом.
- Сначала я навещу Мотекусому, - отстраненно произнес он.
- Зачем? - холодея, спросил Айя-Кецаль.
- Обещал.
Это было сказано столь значительно, что любой бы понял, что разговор завершен. И Айя-Кецаль понял. Он поднялся, вздохнул и развел руками.
- Как хочешь. Только помни: если пойдешь со мной, каждый твой солдат возьмет по восемь тысяч рабов. А если пойдешь к Мотекусоме, против каждого твоего солдата встанут восемь тысяч бойцов.
Толмачи быстро перевели, но кастиланин как не слышал, и лишь когда старик, недоуменно потоптавшись на месте, вышел, Кортес повернулся к Марине и горько рассмеялся.
- Ты слышала? Мне рабов, а ему землю! Он на мне покататься хотел!
Марина сверкнула маслинами круглых глаз, подошла и прижалась к его груди. Но Кортес уже был не здесь.
«Лет восемь пути на север и столько же на юг!» – все повторял и повторял он, у него и в мыслях не было, что в мире существует столько непокоренных земель.
А тем же вечером Айя-Кецаль вошел в зал для приемов Мотекусомы.
- Даже не пытайся, Тлатоани, - только и сказал он. – Ему не нужны ни люди, ни золото. Он продается только за власть.
***
Весь следующий день кастильцы спускались в долину по мощеной гладким тесаным камнем дороге. И справа и слева шли бесконечные точно повторяющие рельеф предгорий террасы с бесчисленными садами, где тысячи крепких, загорелых от постоянной работы на солнце селянок собирали тяжелые сочные плоды в огромные корзины и помогали грузить все это на спины рослых носильщиков.
А затем кастильцы спустились в топкую низину, и террасы мигом сменились длинными – до горизонта, широкими насыпными грядками-чинампами. Знающие толк в земле бывшие крестьяне восторженно заохали. Казалось, что чинампы плавают на поверхности воды, впитывая снизу ровно столько влаги, сколько нужно полыхающим огнем томатам, огромным оранжевым тыквам, разноцветным крупным перцам, хлопчатнику, фасоли и маису.
А затем началась окраина белого, залитого солнцем города, и ошарашенные, никогда не видевшие ничего подобного солдаты, так и шли с округлившимися глазами и окаменевшими от изумления лицами.
- Вот это да! – охнул старый, покрытый шрамами от оспы Эредия. – Как в Венеции!
Огромный город стоял практически в воде, и по широким, до ста шагов каналам во все стороны плыли десятки и десятки доверху груженых плодами, зерном и хлопком тяжелых грузовых гондол.
- Они изразцами выложены! – заорал кто-то. - Смотрите! У нас богатеи печи такими обкладывают!
Строй сломался, съехал к берегу, и Кортес чертыхнулся, направил коня к любопытным – ставить на место, и обмер. Берега канала действительно были выложены многоцветной изразцовой плиткой.
- А ну, в строй! – крикнул он, не в силах отвести изумленного взгляда от этой, – куда там Византии! – роскоши.
А затем – через множество разводных мостов – они вышли в центр города, и окрики стали бесполезны. Солдаты вертели головами во все стороны, разглядывая высоченные, до неба белые пирамиды с храмами на самом верху, странные массивные дворцы на еще более массивных, в человеческий рост фундаментах, и стадионы… Санта Мария! Сколько же здесь было стадионов! И на каждом играли в мяч.
- Они что – не работают совсем?! – недоверчиво загоготал кто-то.
- Стыдитесь, римляне! – уже с отчаянием выкрикнул Гонсало де Сандоваль. – Что вы, как дикие, рты пораззявили?!
Но это была последняя попытка победить очевидность. Островерхие дома из камня и расточающего аромат на всю улицу кедрового дерева, розовые кусты в каждом дворе, мастерски обрамленные все тем же тесаным камнем полянки душистых трав и маленькие прудики с ярко оперенными утками или мелкими, в палец длиной разноцветными рыбками, - здесь было все!
И все-таки главным, что поражало воображение, были люди. По улицам сновали сотни шарахающихся от лошадей гонцов и носильщиков в ярких, расшитых рубахах. На бескрайних рынках торговали живой рыбой, птицей и щенятами бесшерстной и беззубой породы; бумагой и перьями, бесценным нефритом и золотыми побрякушками, расписной керамикой и причудливыми привезенными за десятки легуа отсюда морскими раковинами. Во дворах покуривали свой табак старики, а в тенистых аллеях сидели на прогретых каменных скамьях чистенькие школяры со сложенными гармошкой учебниками.
Внутри у Кортеса заныло от восхищающих и одновременно тревожащих сердце предчувствий. Но затем был второй город – еще больше и еще богаче, затем они увидели третий – не хуже, а наутро, после практически бессонной ночи, отряд вышел на берег огромного, распростертого вплоть до тающих в дымке гор озера.
- Матерь Божья… - то ли вздохнули, то ли простонали солдаты. – Что это?
Прямо из сердцевины ярко-синего, полного цветастых парусных лодок озера прорастал дворцами и храмами ослепительно белый – то ли хрустальный, то ли серебряный город.
- Братья! – взвизгнул кто-то. – Это же Иерусалим!
- Дошли! Мы дош-ли-и-и!
Кортес охнул, побледнел и размашисто перекрестился.
- Боже… прости меня грешного! Не верил.
Не понимаю. Что мешало Мотекусоме при встрече с Кортесом отправить испанца к праотцам? Нет человека - нет проблемы. Всех остальных перебили бы за полчаса.
ОтветитьУдалить